— Йоргос, — она осторожно тронула за локоть своего приятеля-артиста, слушавшего гида так, словно на утро сведения лекции на пленэр надо было бы сдавать на государственном экзамене, — подскажи, как переводится… Я боюсь ошибиться, мне нужно точно. Ev apxh hvo…
— Ин архи ино… Лоуос. В начале было слово, — шёпотом сказал грек.
— Евангелие от Иоанна ЕЕ Книга бытия, кажется, — добавил его брат.
Потом оба просвещённых грека отвернулись от подруги и стали как ни в чём не бывало слушать экскурсовода. Ведь им же было велено не обращать внимания на фокусы Ленки! А кто знает эту чудачку, что она изображает на этот раз. Наверняка какой-то новый телевизионный эксперимент. Но гид, по знаку инициатора всего этого похода, подвёл их к Никольской башне, развел в стороны руки и завёл финальный монолог.
— Валечка, дорогая! Дим, ты просто сам Аристотель в садах атлета Академа. Деньги вот… Позвоню тебе на счёт частной школы журналистики на будущей неделе, ладно? Есть кое-какие соображения. Полагаю, предметы ваши — антикризисный пиар, семиотика, медиа-планирование — то, что надо.
— Спасибо вам, ребята, очень выручили!.. — Лена поочерёдно прощалась с друзьями-артистами, кому-то подставляя щёку, кого-то хлопая по плечу, — с меня, как и обещано, поляна!
— Да перестань ты, в самом деле! Такое удовольствие нам доставила.
— Уговор дороже денег, Наташа! Тут котлета денег, контора платит.
— Да нам некогда, надо в театр возвращаться. Перекусим там в буфете.
— Тогда так, — вмешался мессир Алдонин, — в любой назначенный тобой день после спектакля организуем междусобойчик на авансцене. На всю твою котлету. Через пару недель едем на гастроли, а потом сообщи Наташе.
— Спасибо, родные мои! Спасибо… Пусть это будет «Ромео и Джульетта». В начале сентября, ладно? До свидания, удачных гастролей. А на прощание, можно? Изнаур, без твоего мяу мне плакать хочется.
— Шшш…Мья-у!
Настоящий джигит никогда не откажет, если просит женщина. С ветки кремлёвской липы с истерическим криком слетела пара галок. Встрепенулся одетый в штатское парень с военной выправкой, что прогуливался вдоль «туалетной» стены в Кремлёвском проезде.
У каждого момента жизни своя правда. Поступая так или иначе, мы делаем выбор, помещённые в предлагаемые судьбой обстоятельства. Думая в этот момент, что поступаем наилучшим образом. Порой даже — единственно возможным. Так даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время. После мы поймём, что ошиблись. Но часы жизни уже уйдут вперёд. Нет человека, что стремился бы сознательно сделать хуже всем и себе. Кайфа заботился о сохранении существующего порядка, и ради спокойствия своего народа выбрал наименьший из вызовов стабильности — попросил помиловать Варавву. Одним из главных лозунгов самого кровавого режима в истории был всё тот же ordnung. Ради процветания одной нации. Даже законченные преступники не объяснят свой поступок чистым злом. А между тем, лучше Шекспира не скажешь — благими намерениями выстлан путь в ад. Меркуцио, произнося эти слова, уже был смертельно ранен из-под руки Ромео. А всего за несколько реплик до того на сцене яростным издевательским вызовом звучит «мяу» Изнаура Орцуева… Соблазнительного, застенчивого, милого. Опасного, как чеченский кинжал. Комедианты, трагики. Печальные, громкие, дурашливые, нежные. Искренние, поскольку притворяться — ваше ремесло. Отзывчивые, чуткие, умеющие забинтовать шуткой язвы душевной боли. Стойкие оловянные солдатики сцены. Верные, легкомысленные. Добрые. Как и все, кто сам многое испытал. Кто плачет под маской и смеётся, сняв её.