Вполне взрослый и адекватный, всегда спокойный и невозмутимый, он внушал доверие, с ним всегда было приятно поговорить. Он не позволял себе лишнего, никогда никого не оскорблял, а если и отпускал шутки в чей-то адрес, на него никто не обижался. Он полюбил новую сотрудницу-следователя, видел в ней чистоту и искренность, как сам говорил ей не раз, он видел в ней дочь или сестренку, которую и пытался защитить ото всех не совсем хороших людей, с неблагими намерениями. При разговоре в телефоне всегда было слышно, что он сопит, не знаю, от чего, возможно, он страдал от гайморита, но, в общем, ему это не мешало. Он всегда вызывал положительные эмоции, даже и сейчас, спустя много лет, остается в моей памяти как очень хороший человек и замечательный высококвалифицированный сотрудник органов внутренних дел, ну, в общем, днем с огнем такого не сыщешь.
Бывало, приедешь с какого-нибудь вызова, где пришлось часа три на морозе по лесополосе или по полю таскаться среди высоченных сугробов, промерзшая и мокрая, то ли от растаявшего снега, то ли от того, что все тело горит. Он, завидев въезжающую на территорию ОП машину, уже встречает в дверях, открывает их и кричит: «Быстрее, быстрее, замерзнешь». Она забегала в теплый и уютный, как ей тогда казалось, отдел, а дежурный уже нес горячую чашку черного чая с какой-нибудь невзрачной конфеткой, которая завалялась у него в кармане, покрылась мусором, прилипшими волосами, ниткой или какими-то крошками. Но было очень приятно мерзлыми руками взять этот чай и съесть эту не совсем красивую конфету и согреться. Чувствовать, как тепло побежало по всем венам, а потом с красными горящими щеками пойти наверх в свой кабинет. Там привести все документы в порядок и спустить «хорошие» и «чистые» конфеты в дежурную часть, чтобы сделать приятно, отблагодарить за вовремя приготовленный чай. Он мне стал настолько близок, как будто действительно родной отец или старший брат. Возможно, сейчас и он меня вспоминает хорошими словами. Ощущение, что сто лет его не видела, надо бы к нему заглянуть, как-нибудь перед Новым годом.
Так, я отвлеклась. В общем, раздался звонок примерно часов в 5 утра, и голос из трубки сказал: «На выход, у нас кража скота». Она быстро собрала волосы в хвостик, накинула на себя теплую черную зимнюю шинель с золотыми крупными пуговками, где был изображен флаг страны, и с каракулевым воротничком серого цвета, повязала синий платок из ангоры, так как шапка не закрывала уши, да и ночью никто не обратит внимания на головной убор в этой суматохе. Обула высокие черные осенние сапожки из лаковой кожи, с молнией сбоку, с тупым носиком и на невысоком устойчивом каблуке, эти сапоги тогда были по моде и мало у кого встречались в ее городе, ведь она их приобрела в Алматы. Мукашка быстренько схватила черную папочку с ручками, вытащила белые, чистые листы формата А4 из принтера и закрыла за собой на ключ входную дверь, оставив свет в кабинете включенным. В коридоре и холле было почти темно, лишь мягкий свет проглядывал с лестничного марша, и перед ней был обзор всех кабинетов. По пути она постучала в дверь дежурившему оперуполномоченному. Это парень-казах, может, на год — на два старше, с круглой головой и оттопыренными большими ушами, с короткой шеей, оттого казалось, будто голова немного наклонена в сторону, или у него это настолько вошло в привычку, что выглядело как дефект. Он был среднего телосложения, очень упитан, эрудирован, казался вполне активным, веселым и жизнерадостным парнем. Он смеялся абсолютно над всем, над любыми ситуациями, смешными людьми, да и сам любил посмешить каким-нибудь приключением из своей жизни. Холостой, полный сил и энергии, мечтал и стремился стать генералом, но на тот момент был старшим лейтенантом. Он окончил среднюю школу милиции, и в его копилке было уже два года работы, в отличие от меня.