Быстро, как только можно быстро, она вернулась в район, где должна была передать дело с сопроводительным письмом в прокуратуру, чтобы сроки исчислялись уже за прокурорскими работниками, мол, дело передано без нарушения сроков. Она стала нервно печатать сопроводку, и тут снова показалось лицо шефа. Он стоял на пороге, прислонившись головой к дверному косяку, даже не стал проходить в кабинет. Его лицо было мрачным, он тяжело вздохнул. Она смотрела на него и понимала: «Где-то, с*ка, снова накосячила». Она допечатывала сопроводительное письмо и в этот момент молилась: «Хоть бы что-нибудь не навязал, хоть бы, хоть бы я сейчас пошла домой, господи, в конце концов, у меня сегодня день рождения». — «Борис в реанимации», — негромко сказал он, к ее удивлению. Она встала из-за стола, стала кричать и метаться по своему крошечному кабинету, казалось, ее разорвет сейчас от злости. Она стала ругаться, и тот начал ее успокаивать, говорить, что с Борисом все в порядке.
Она стала переодеваться в гражданскую одежду, скинув с себя форму и накинув манто. Она даже забыла про головной убор. Закрывая кабинет на ключ, руки ее не слушались. Как в фильме ужасов, она не могла воткнуть ключ в замочную скважину. Шеф орал: «Сдай дело, потом иди куда хочешь», — но ей было наплевать. Она крикнула на весь коридор что было силы: «Сам сдашь, не сломаешься». Это было впервые, когда Мукашка показала характер своему пусть и не большому, но начальнику. Выбежав на улицу, она стала ловить попутную машину и одновременно звонить мужу на телефон, трубку никто не поднимал. Наконец-то какая-то машинка остановилась и подбросила ее до окраины города, где она села в нужный автобус до областной больницы. В пути миллион мыслей посетило ее голову: «Надо было заехать домой переобуться, ноги, наверное, запрели, о боже, как холодно, как есть хочется, оказывается, ба-а-а, какие у меня руки грязные. И все-таки нужно было заехать домой. А че делать сейчас, когда он проснется, что мне делать? Я даже не знаю, что сказать. Надо было отменить день рождения. Надо позвонить Каймаку, пусть всех обзвонит, чтоб никто не приходил, и в кафе тоже позвонить, сказать, что банкет переносится». В автобусе она все же позвонила своей подруге, коллеге, наставнице, девушке по прозвищу Каймак. Попросила ее перенести мероприятие на другой день. Та охотно согласилась, она тоже знала, что муж Мукашки в больнице.
Запах. Неприятный больничный запах ударил ей в нос. Она была очень чувствительна к запахам, ей казалось, что в воздухе миллионы бактерий всех существующих болезней на свете. Сама по себе больница была чистой, стены светлого персикового цвета, кафель белый, персонал чистый и опрятный, но не контингент, который находился на лечении. Пока она нашла нужную ей палату, заглянула в пять ненужных. Там были все, абсолютно все раненые: раненые в голову, раненые в живот. Кто-то был на вытяжке, кто-то ногу потерял, у кого-то лицо было как мячик, круглое и коричневого цвета с заплывшими глазами. Можно было смело снимать фильм про войну без прикрас. Найдя палату, в которой лежал муж, ей стало не по себе. Его родители находились рядом: мать плакала и гладила сына, отец успокаивал ее и звал домой, но та, казалось, даже и не собиралась, хотя пробыла в больнице полночи и весь день. Неизвестно никому, что она чувствовала, голодна ли она, и что вообще сейчас происходит в ее голове. Мукашка села на стул рядом с кроватью, его родители вышли, а в палате оставалось, помимо них, еще четыре человека. Все они напоминали актеров из какого-нибудь зомби-фильма, по своему не очень приятному внешнему виду.