Но бывают люди, про которых даже заклятый враг не скажет, что они любят языком болтать. Такова, например, семья Юхошей; вот и нынче — тихо, молчаливо у них в хате.
Сам старый Юхош праздно сидит на припечке с трубкой; иногда лишь нагнется, дверцу печную отворит, зажмурится и возьмет из корзины, что стоит рядом, нарубленные ветки акации. Жмурится он, понятно, не от страха — как бы руку ненароком не оцарапать, а чтобы шальной сучок в глаз не влетел, потому что ветки еще мельче надо ломать. Подбросит в огонь, ногу на ногу положит, пошевелит ступней, дальше трубку сосет. Жена его, в девках Юлишка Лабро, тут же, у печки: то заправку помешает, то кастрюлю откроет — припозднилась сегодня с обедом, чего скрывать. Возьмется она за горячую посудину, потом за передник и, прихватив передником ручку, тащит кастрюлю ближе к краю плиты. Ничего, скоро уж закипит… вот заправить еще успеть…
Дочь их, Марика, переодевается за дверцей шкапа, то локтем стукнет, заденет дверцу, то коленом. Иногда покажутся из-за дверцы ее плечи: вот повесила праздничное платье, вот ищет домашнее. И тут вспоминает, что домашнее-то она заранее на кровать положила. Делать нечего: выходит из-за дверцы, озирается стыдливо. Идет к кровати, чуть поеживаясь, — будто в глубокую воду с берега. На голых плечах — только две бретельки от сорочки: одну придержит, другую подхватит, но те все соскальзывают с круглых плеч. Мишка, младший брат, смотрит на нее во все глаза.
Мишке тринадцать недавно минуло, есть ему до смерти хочется. Но молчит Мишка, терпит, а чтобы голод заглушить, мастерит вертушку-жужжалку. Строгает ее из буковой чурочки, что на военных занятиях[5] у печки подобрал, а шнурок — завязку от мешка — припас еще со вчерашнего дня. Продевает шнурок в дырку на чурочке, двойной узелок завязывает, цепляет на большие пальцы. Сперва неохотно вертится игрушка, потом расходится и начинает крутиться гладко да быстро — будто смазанная. Жужжанье ее летает-кружит по всей хате. Что твой шмель. Порхает над комодом, вьется между чашками, стаканами, налетает на зеркало, и вот уже бьется где-то под кроватью. Шнурок режет Мишке пальцы, и вертушка, стихая, жужжит все слабее, как оса, застрявшая в паутине.
Марика приготовилась платье надеть, руки подняла — да тут одна бретелька возьми и лопни. И раскрылась сорочка на плече, как страницы книги. Марика в сторону отвернулась, губу сердито закусив. Мишка глаза опустил: стыдно ему, что на сестру пялился. А мать уж заправку кладет в кастрюлю; бьет в потолок молочно-белый, душистый пар.