— Стар? А знаете, кум, какая пословица есть на этот счет?
— Что за пословица?
— Седина в бороду, бес в ребро. Хе-хе-хе-хе, — смеется Янош Багди, а сам в это время вспоминает господина Фукса. Да уши его. Да два портфеля. И вспоминает бывшую жену Ференца Вирага.
— Э-эх, кум, где уж нам? О другом пора думать, — отвечает Ференц Вираг с кислым видом и нос морщит. Оглядывается по сторонам. — Ну, так я пошел. Посмотрю там, что и как, — руку подает, и расходятся они в разные стороны.
Шару Кери совсем закрыла тень от стрехи. Голова на грудь упала, руки свесились по сторонам: видно, сморило ее чтение. «Негритянский рай» на земле валяется. Одним словом, спит повитуха. Вдруг вздрагивает, открывает глава и часто мигает, глядя на стоящего перед ней старосту.
— О… это вы, дядя Вираг? А я вот заснула… — и встает. Потягивается сладко. Халат на ней расходится, как кожура на луковице. С сухим шелестом. А Ференц Вираг уж и так некоторое время не может глаз оторвать от купальных трусиков… теперь думает он, что она, может, вовсе и не спала, просто притворялась. Краснеет староста, отводит глаза. Смотрит на замызганный календарь на стене.
— Почему бы вам другое что на себя не надеть? — спрашивает, стараясь говорить сердитым голосом. Но где там сердито: вообще еле-еле говорит, потому что кадык у него подскакивает сам собой и горло пересыхает.
— А зачем, дядя Вираг? Тепло ведь. Вам что, не нравится? — и подымается на цыпочки. Руки упирает в бедра.
— Нравится-то нравится, да только… — в смущении лезет Вираг в карман. Потом приходит ему в голову, что сейчас он как староста должен бы укоризненно вздохнуть. Вздыхает и по одной-единственной ступеньке поднимается на веранду. Шара Кери бежит в кухню, выносит второе кресло.
— Садитесь, пожалуйста, — говорит. И сама садится. Но тут же вскакивает, поближе придвигает кресло.
Усаживается Ференц Вираг, но чувствует себя очень неловко: на завтрак ел он сало с луком и теперь боится дохнуть в сторону повитухи. Говорит, а сам старается в себя воздух втягивать.
— Вот, значит, пришел я, хочу посмотреть на этот сарай. Что тут можно поправить, что нельзя. Я думаю, пусть старый Сильва укрепит две-три балки на чердаке… — и теперь, как по дороге сюда, думает он про балки. И про чердак. Про то, что вот поднимутся они туда, поговорят…
Смотрит она на него, улыбается:
— О… мне все равно, делайте, как хотите, дядя Вираг. Я не боюсь… Пусть как-нибудь ночью все возьмет и развалится. Подумаешь, беда… Одной бабой больше, одной меньше…
— Что вы, что вы, не думайте такого. Поправим мы вам дом, еще как поправим. Давайте, что ли, посмотрим… — вскакивает староста. Идет к лестнице на чердак, И поднимается не оглядываясь.