Заходит вдова к Жирным Тотам, открывает дверь — и, морщась, нос платком зажимает. В лицо бьет тяжелый запах прогорклого жира. Входит в сени — мать Ферко выскребает там старый бидон.
— Что это вы делаете? — спрашивает ее вдова (жена Габора Тота ей вроде как старшей золовкой приходится).
— Вот бидон с жиром кончился, я и думаю…
— Господь с вами, милая, нашли когда бидон чистить. Сватов-то есть чем угощать?
— Как не быть. Пирогов я напекла, ну и…
— Так уберите подальше эту вонючую посудину да на стол накрывайте. В девять сваты придут.
Мать, потеряв голову, торопливо лезет с бидоном на чердак, а вдова в жилую комнату проходит.
В комнате Ферко перед зеркалом стоит, мажет голову мылом, чтобы волосы пролысину закрыли. Геза возится с какой-то пряжкой от ремня; старый Тот кукурузу лущит на скамье.
— Э, да вы еще совсем не готовы? А кто же будет сватов принимать? Печка-то у вас хоть затоплена?
Ферко оборачивается, кричит во всю мочь:
— Мамаша!
Мать бежит, несет в переднике кукурузные кочерыжки.
В чистой горнице, в углу, большая железная печка; давным-давно, лет десять назад, старый Тот купил ее на какой-то распродаже. Пожалуй, с тех пор она и не была топлена ни разу, и теперь весь дым валит в дверцу.
Через несколько минут в горнице полнехонько дыма. Мать пробует окно открыть, да ничего не выходит: окно тоже, считай, с прошлого года не открывалось. Приходится распахнуть двери, и дым льется через порог, будто полая вода. Разве что не по земле течет, а на вершок выше.
Ферко кричит, ругается, отец ворчит, двери хлопают, домочадцы суетятся. Уже почти девять, когда дым наконец начинает медленно уползать в трубу.
— Ничего, ничего, скоро здесь жарко будет, как в бане, — утешает мать скорее себя, чем других.
Но не успевает еще горница нагреться, как приходят сваты. Первый сват и второй сват. Янош Багди и Лайош Ямбор.
— Дай бог хозяевам доброго утра после приятного сна, — говорит с порога первый сват, солидно говорит, с достоинством, но добродушно и приветливо. Потому что для свата приветливость, что для солдата ружье и сабля. Пусть у него, у свата то есть, зубы болят или, скажем, лошадь пала — все равно положено ему быть веселым да добродушным целых три недели. А пройдут три недели — опять быть добродушным да веселым ровно столько же. Потому что в деревне сватом быть — что в Пеште примадонной: и трудно, и почетно.
— Благодарствуем… гости дорогие… и вам того желаем, — отвечает старый Тот, высыпая из передника кукурузу. Подобрав упавшие на пол зерна, говорит:
— Так что проходите, присаживайтесь у нас… — и делает знак Ферко. Мол, вино неси. Потому что заранее вино на стол ставить не полагается.