Речь пыталась зацепить как-нибудь Аню и Веру, затащить к себе, внутрь хотя бы одной вещи. Неизвестно зачем это было нужно речи, но Лена раскусывала эти попытки своей стиховой способности и пресекала их даже во время сильной ломки. Любые намеки на что-то двойное, намек на знак зодиака, каре Веры или косу Ани, на их увлечения, на музыку, которую играла Вера (Лист был исключен из текста), акварелям и карандашам было запрещено появляться в стишках, но все это пыталось быть использовано речью, иногда даже с иллюзией безальтернативности, как бы с насмешкой, что другие слова здесь не встанут, а если встанут, то прихода не будет. Отражения и двойники, параллели и отпечатки. Лена не понимала точно — суеверие ли это, придуманное ей самой на основании пережитых впечатлений, либо уже тихое безумие, просто у Блока она не встречала в романах этой приметы, его герои тащили все в койку и в стихи, вообще не сомневаясь, что у подобного могут иметься какие-то последствия. В романах никаких последствий и не наблюдалось, за исключением совсем обыденных, вроде попытки прочесть свеженькое городовому и отсыхания в участке, накуривания стишком племянника и дальнейших скандалов с родственниками.
«А вообще, Ленка, интересно у нас получилось, — отозвался Владимир примирительно, — люди обычно же как-то сначала дружат, затем влюбляются, потом женятся, затем друг друга ненавидеть начинают, потом разводятся, а там, если повезет, снова дружат хотя бы. А мы сначала расписались, детей завели, затем стали неприязнь испытывать, а теперь дружим. Сильно странно все это, согласись».
«Про неприязнь ты это смягчил, конечно. Я тебя на самом деле ненавидела, да и сейчас иногда накатывает, когда ты там милуешься со своим чадом, но в целом, да, забавно у нас вышло, интересно даже, чем это все закончится».
После этой его реплики они замолкли на сутки друг для друга, такой режим радиомолчания у них наступил меж двумя аккаунтами.
«Мама, поехали с нами», — предложила Вера, заметив, что озабоченность матери выше той, которая сопровождает обычно собирание в гости, всю эту возню с прическами и одеждой. «Молчи вообще, ужасная девочка», — отшутилась Лена. За несколько дней, что прошли с момента перелома, Веруня ужасно уделала гипс: он был серый и напоминал уже какую-то просто половую тряпку, намотанную на руку. Как-то сама собой, не высказанная никем, возникла мысль обновить гипс бинтом поверх, бинта на даче не оказалось, посланы были за ним одновременно Аня и Женя, точнее, послана была Аня, а Женя, раз уж все равно крутился тут чуть ли ни с девяти утра, послан был тоже. Оба сгинули на час, при десяти-то минутах езды на велосипедах туда и обратно. Лена звонила Ане, Аня говорила, что едет, но все, вот, никак не приезжала.