Я несколько мгновений оставался в недоумении, куда направиться. Мать убитой указала мне головою на правую дверь. Я очутился тогда в коридоре, увешанном портретами и освещенном рядом висячих ламп. Налево, почти в самом конце коридора, я увидал старика, лежавшего в креслах. Руки его были скрещены на груди, а голова свешена вниз. Лицо было покрыто смертельной бледностью; седые волосы спускались на лицо в беспорядке. Перед ним была запертая дверь.
Я слегка коснулся его плеча. Мы были знакомы — это был сам Русланов. Он меня узнал и, приподнявшись с кресел, сказал мне укоряющим голосом:
— Наконец-то вы приехали, господин судебный следователь! Посмотрите, что случилось! Боже мой! Боже мой! Вы должны раскрыть это дело. Не жалейте денег на сыщиков, но непременно раскройте злодеяние! — Он зарыдал и снова опустился в кресла.
Я старался успокоить старика и добиться от него какого-либо практического указания. Русланов только делал угрожающие жесты и клялся отомстить убийцам; к нам подошел полковник Матов, за которым следовали несколько мужчин.
— Вот, — сказал он, — понятые; я играл с ними в карты в кабинете хозяина, когда раздались крики.
— Где убитая? — спросил Матов.
— Вот тут! — показал старик отец, толкнув ногою дверь, перед которою мы стояли.
То была комната его покойной дочери. У образов горела лампада. Мебель была в беспорядке. За столом сидел городской врач, подле которого стояли две горничные. Мне указали на ширмы.
— Умерла? — спросил я.
Врач сделал утвердительный жест.
На постели за ширмами лежал труп, накрытый простынею.
Русланов удалился, рыдая.
Я приступил вместе с доктором к судебно-медицинскому осмотру тела. С трудом я узнал лицо Елены Владимировны. От ее прежней красоты остались лишь необычайной длины белокурые волосы, которые, бывало, волнами и кольцами падали на ее мраморные плечи. Лицо и шея были залиты кровью. Кровь смыли. Отвратительная рана зияла на шее. Края прореза, вершка в три длиною, были узки. По-видимому, она была зарезана острым ножом. Кроме того, правая бровь ее была наполовину отрезана.
Доктор заключил, что Русланова умерла от перереза сонной артерии. Мне объяснили, что когда прибежали на крик покойной, то ее нашли на той самой кушетке, у которой я застал ее мать. Когда она испустила последнее дыхание, ее перенесли в спальню.
Пока мой секретарь занялся перепискою набело акта, я расспрашивал о подробностях происшествия; тщетно полковник Матов до меня уже старался что-нибудь разведать. Я не был счастливее его. На первоначальные расспросы мои никто ничего не мог разъяснить: никто из гостей ничего не знал. Кто играл в карты, кто танцевал, кто разговаривал: вдруг все услыхали крик и толпою бросились по направлению, откуда он исходил. В комнату, в которой нашли умирающую, разом кинулось много народу из трех дверей. Елена Владимировна лежала на кушетке уже в предсмертной агонии и не могла произнести ни одного слова.