Бобровы были исконными помещиками нашей губернии. Родители молодой преступницы были люди небогатые. Жили они обыкновенно в деревне, занимаясь хозяйством и наезжая зимой, в так называемую сезонную пору, месяца на два или на три в губернский город. Отличаясь гостеприимством, они были любимы всем городом. Дом их всегда бывал полон гостями, в особенности молодыми людьми, которых привлекала красота их дочери. Кокетливость бывает почти неразлучной спутницей красоты, и Анна Дмитриевна не лишена была этого недостатка. Она равнодушно относилась к толпе своих обожателей, сознавая, как легко ей достаются победы. Поклонники видели ее то задумчивой и удрученной тоской, то веселой и резвящейся, и каждый из ее обожателей перемены в расположении ее духа относил, как водится, на свой счет. Она рано выучилась лицемерить и в совершенстве владела искусством нравиться. Каждый из ее поклонников был уверен, что умеет читать в глубине души ее и знает, кем занято ее сердце. В искателях руки у нее не было недостатка, но она ни на ком не останавливала своего выбора и всем отказывала. Когда отец или мать думали уговаривать ее, что ей, как небогатой девушке, нельзя быть слишком разборчивой, она отвечала обыкновенно, что таких женихов, как те, которые к ней сватаются, можно всегда найти десятками. Появление ее в обществе всегда производило магическое действие. Стоило ей только войти в гостиную, где мужчины беседовали с дамами, как немедленно все переменялось и перестанавливалось. Внимание кавалеров к словам их собеседниц исчезало: все глядели на Анну Дмитриевну, ловили движения ее уст, выражение ее взоров, и каждый старался обратить ее внимание на самого себя. Барышни надували губы, маменьки и тетушки хмурили брови. Стоило ей только не явиться на бал — и вечер считался неудавшимся. Но она редко пропускала танцевальные вечера, хотя ставила себе непременной задачей всегда несколько опаздывать и заставляла себя ожидать. «Как хороша», — говаривали мужчины при ее появлении в бальном наряде. «Какая мерзкая кокетка», — шушукались барышни. «Какая наглость в обращении с мужчинами! — восклицали строгонравные маменьки и тетушки. — И что они в ней находят?» Анна Дмитриевна все более и более привыкала побеждать, и самолюбие все более и более раздувало значение этих побед в ее собственных глазах.
Но что же делали родители Анны Дмитриевны? Почему не замечали они вредного действия легких побед на сердце их дочери? Они были ослеплены ею и никогда, ни единым взглядом не выразили ей своего неудовольствия. Отец вечно занимался в кабинете счетами по имению, а мать только и дышала для Анны Дмитриевны — своего сокровища, своей радости. Брат, гораздо слабее ее по природным дарованиям, не мог иметь на нее никакого влияния. Впрочем, Анна Дмитриевна имела доброе сердце. Там, где не затрагивалось ее самолюбие, она всегда была готова на уступки, на прощение, на самопожертвование. Домашние и прислуга были привязаны к ней искренне и видели в ней свою всегдашнюю защитницу и помощницу. Между поклонниками особенно увлечен ею был Ичалов. Она была его первой любовью, и он предался ей со всей силой своей страстной и великодушной натуры. Недостатков ее он не видел; он бросил для нее и службу, и хозяйство, и как тень следовал за нею. Обладание ею он счел задачей своей жизни и упорно стремился победить ее холодность и если не теперь, то со временем, получить ее руку. Анна Дмитриевна хорошо это видела, но Ичалов не мог ей нравиться: он не шевелил ее самолюбия. Чтобы поработить ее, нужен был блеск, громкое имя, богатство, значение в обществе, а Ичалов ничего этого не имел.