Следствие было окончено.
Подобно тому, как скульптор из неопределенной мраморной массы высекает статую, так и судебный следователь из массы добытых полицией под его руководством сведений выясняет дело. Когда задача эта достигнута, «следователь объявляет всем участвующим в деле лицам, что следствие закончено, и отсылает все производство к прокурору или его товарищу». Я так и сделал. Судебное разбирательство, по странному совпадению обстоятельств, было назначено на 2-е июня, то есть на тот самый день, когда год назад должна была совершиться свадьба Петровского с Бобровой. Боброва все это время содержалась в тюремном замке; Ичалова отец, убедившись в сравнительно малой его виновности, согласился взять на поруки.
Старики Бобровы беспрерывно обращались ко мне с просьбой доставить им свидание с дочерью. В приемную тюремного замка, где по тюремным постановлениям допускалось свидание арестантов с их родственниками, Анна Дмитриевна не выходила. Тюремный смотритель говорил, что арестованная не отвечает вовсе на приглашение выйти в приемную и едва касается пищи, которую ей приносят. Входя к ней в комнату, смотритель застает ее почти всегда в одном и том же положении: она лежит неподвижно на кровати, повернувшись лицом к стене и не обращая никакого внимания на то, что около нее происходит. «Она упорно молчит, и вызвать ее на какой бы то ни было ответ невозможно, — говорил смотритель, — она с каждым днем все более и более худеет и как бы теряет сознание».
Я ходатайствовал перед прокурором, чтобы родителям был открыт доступ в камеру заключенной, и получил разрешение. Я сопровождал стариков при посещении ими дочери. Смотритель пошел предупредить Анну Дмитриевну о предстоящем посещении. Возвратившись в коридор, он сказал нам, что на вопрос, желает ли она видеть своих родителей, она ничего не отвечала.
Мы вошли в камеру. Анна Дмитриевна была в том самом положении, как описывал смотритель. Она лежала на кровати, повернувшись к стене и закрыв лицо своими всклоченными донельзя волосами. На наше появление она не обратила никакого внимания. Старушка Боброва бросилась к дочери, обхватила ее голову руками и, захлебываясь от слез, целовала ее волосы. «Аннушка, — говорила она, — это мы пришли к тебе, я и твой папа. Что с тобой? Посмотри на нас. Мы тебя все так же любим, поговори с нами, Анюта; помолимся вместе Богу; нет греха, которого бы не прощало Его милосердие. Зачем ты убиваешь себя? Погляди на нас, Анюта».
Анна Дмитриевна поднялась на постели и, прислонившись к подушке, старалась привести в порядок свои волосы. Я с ужасом взглянул ей в лицо. Это уже не было лицо живого человека, в нем не было ни кровинки. Губы ее были белы и сухи. Она осмотрела нас всех, по-видимому, никого не узнавая. Глаза ее как-то механически переходили с одного из нас на другого, ни на ком не останавливаясь.