- Поговорим, - сказал Кочегар, подвигая Петрову табурет. - Что для русского человека сладостнее, чем поговорить? Может, насчет футбола?
Не умеют наши в атаке линию держать. Как в атаку, они либо по одному прут, словно на них уголовное дело повесили, либо толпой, будто там впереди пивной ларек. Нет чтобы держать линию... Или ты, Петров, насчет футбола не волокешь? Может, об искусстве поспорим?
Был я на выставке картин. Бился. Локти в крови. Рожа покарябанная. Прорвался. Вижу - новое направление. Баб художник рисует с тремя ногами. Мужиков на одной ноге. Нонконформистика. И об искусстве не хочешь? Ну тогда, может, это...
Молодежь нынче пошла хоть и громоздкая, но хлипкая. Помню, на фронте... Или ты, Петров, после первого стакана не разговариваешь?
Взгляд Кочегара был ощутимый, как прикосновение, и, когда он смотрел в лицо, хотелось от него заслониться.
"Нужно было купить кефир и идти домой, - подумал Петров. - Зачем мне эти беседы? Нынешнюю молодежь я не считаю плохой. Боюсь я таких бесед. В футбол я не играю. Споры об искусстве бесплодны. Интересно, кем он был на фронте?"
Голова у Петрова кружилась слегка. Печень побаливала. Разболелось вдруг давно ушибленное колено. Но в груди у Петрова все пело. И то, что болело, пело, и то, что боялось, пело. В душе у него была уже не одна мелкая лужа, а сверкающий солнечный берег. И на берегу том в толпе озорных воробьев стояли желтые птицы на длинных ногах. Они выводили трели, задрав кверху носы, - это были канарейки его души.
После второй кружки чая Кочегар спросил:
- Петров, тебя баба бьет?
- Было, - сознался Петров. И испугался. И птицы в его душе притихли, втянули головы в плечи.
Кочегар почесал лоб.
- Прямой ты мужик, Петров, искренний. - А когда помолчали, Кочегар объяснил: - Петров, нужно нащупать под собой синий камень. Все дело в синем камне. И встать во весь рост над быта зловонной жижей. Болото оно. А в болоте пиявки... Молчишь, Петров. Ты, видать, сильно бабой запуганный.
Такой поворот Петрову не понравился. Никем он не запуганный. Он кому хочешь может что хочешь сказать. И этому бородатому скажет - не старый, а брюхо распустил, как басмач.
- Давай ключи, - сказал Петров. - Пора подвал проверить.
- Конечно, конечно, у тебя совесть есть, а поэты все бессовестные, все жулье, кроме классиков, - закончил его мысль Кочегар, и застегнул свою фланелевую рубашку на все пуговицы, и живот подобрал немножко. - Может, еще? - Кочегар приподнял чайник, но Петров выставил ногу вперед - мол, ему приятно было познакомиться и можно, конечно, выпить чайку, но только после посещения подвала.