Мы с тобой в мире, вспомнилось ему. Эти слова прозвучали четыре месяца назад, когда он докуривал последнюю сигарету у машины, стоявшей на обочине шоссе, уже на португальской территории. Фалько вел машину всю ночь, уложив истерзанную Еву на заднее сиденье и укутав пальто, снятым с одного из агентов, которого он убил, чтобы освободить ее. Да. Мы с тобой в мире.
Боюсь, что нет. Здесь, у окна, за которым расстилалась панорама порта, он, заставляя себя потягивать вермут мелкими медленными глотками, понял со всей определенностью: нет, не в мире – новые обстоятельства, иные персонажи. Не в мире, сделав еще глоток, решил он. Не здесь и не сейчас. И спросил себя: интересно, как же все случившиеся за это время события и пролегшее между ними расстояние изменили ее память о нем? И еще спросил: сохранила ли она свою жгуче-ледяную убежденность, возогнанную до степени религиозного фанатизма, свою коммунистическую веру в дело, которому посвятила жизнь? Все ли еще стойко сражается на той войне, которую сама же определила как неизбежную, праведную и всеохватную. Воспряньте, парии, берись за оружие, легион голодных, иди в бой за человека против человека и ради освобождения человека – пусть даже вопреки его воле. Дело всей жизни – дело жестокое, кровавое, безжалостное, не признающее ни компромиссов, ни сантиментов.
Он взглянул на часы, допил вермут, взял шляпу и поднялся, застегивая пиджак. Прежде чем выйти из бара, в последний раз посмотрел на корабли у стенки и вспомнил, что совсем недавно, когда он наблюдал за «Маунт-Касл» из окна конторы, женщина у борта обернулась и устремила в его сторону пронизывающий и долгий взгляд. Он знал, что на таком расстоянии и за оконным стеклом она не может его видеть. Однако ощущение было столь сильно и столь неприятно, что он невольно и резко отвел, вернее, отдернул от глаз бинокль.
Я знаю, ты здесь, в Танжере, сказал ему этот взгляд. Знаю, ты где-то близко и, может быть, сейчас смотришь на меня. И еще знаю – скоро мы поглядим друг другу в глаза.
Проверившись и убедившись, что слежки нет, Лоренсо Фалько остановился у дома № 28 по бульвару Пастера, расположенному в современной части Танжера.
Был еще белый день, но солнце клонилось к закату, и верхние этажи домов окрасились красным. Фалько несколько минут посидел в мельтешне, сигаретном дыму и разноязыком говоре «Кафе де Пари» – ровно столько времени, чтобы успеть выпить мятного чаю и дать радисту Вильяррубия возможность встать из-за столика и направиться на явочную квартиру. Затем и сам поднялся и неторопливо зашагал по правой стороне улицы в потоке прохожих – кто в европейском платье, кто в бурнусе, – бдительно поглядывая на припаркованные вдоль тротуаров экипажи и машины, ибо знал, что надо быть готовым к сюрпризам, которые они могут таить в своем нутре. В этой части города пиджаки и галстуки, шляпы, туфельки на каблуках встречались чаще, чем фески, чалмы и бурнусы.