.
Валентина также смутно припомнила, что одного из служащих Дома Фонтеруа большевики повесили во время революции.
Ну и, конечно, Леон, который исчез где-то в Сибири, так далеко, что не было никакой возможности отправиться на его поиски. Так странно! Незнакомец из России внезапно появляется на паперти церкви Мадлен, а на следующий день нотариус, читая завещание Андре, упоминает своего младшего брата. «Ввиду отсутствия моего брата Леона, пропавшего в России еще до Первой мировой войны, о котором все близкие никогда не прекращали скорбеть, я завещаю двоим моим детям в равных долях семейное предприятие…» Валентине показалось, что в этой далекой Сибири было нечто от Атлантиды и что оттуда нельзя было ждать ничего хорошего.
— Увидев, как ты пожирала его глазами, я невольно задалась вопросом, насколько серьезны ваши отношения. Тебе следовало бы подыскать себе мужа, родить детей, Камилла. Время имеет неприятную особенность — с годами оно мчится все быстрее и быстрее. Ты уже не так молода и сама это знаешь.
Камилла напряглась, охваченная гневом. Как же ее утомило это вечное сражение с матерью! Ребенком она боролась за ее внимание, девушкой — за право учиться, и, наконец, повзрослев, стала сражаться за возможность быть правой рукой отца. Валентина всегда лишь порицала дочь. Все, что делала Камилла, казалось матери неправильным.
— Почему с тобой всегда так сложно, мама?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты никогда не пыталась понять, что я чувствую. Всю мою жизнь, с самого детства, ты удерживаешь меня на расстоянии, как будто я совершенно чужой человек, занесенный в этот дом каким-то злым роком. Ты воспринимаешь меня как нечто лишнее, обременительное. Все, что касается меня, тебя раздражает, ты не понимаешь, что и почему я делаю. И ты даже не даешь себе труда попытаться понять.
Мать внимательно смотрела на дочь, брови на ее совершенном лице удивленно поднялись. Камилла вздрогнула, осознавая, что рядом с матерью всегда ощущала холод.
— Ты преувеличиваешь. Как всегда. Я не думаю, что…
— И папу тоже, ты ведь его тоже никогда не любила, не так ли? А он тебя обожал. Он был слишком добрым и слишком слабым. Мужчина, покоренный тобою, — легкая добыча.
Шокированная ее обвинительным тоном, Валентина сурово взглянула на дочь.
— Прошу тебя, Камилла. Я не идол, на меня не надо молиться. И я не пожираю мужчин.
— Действительно? А отец Максанса?
Мать побледнела.
— Что ты имеешь в виду? — спросила мадам Фонтеруа внезапно осипшим голосом, медленно ставя чашечку на стол.
— Максанс ведь не Фонтеруа, не правда ли?