Девочка подошла к бабушке и повернулась к ней спиной. Она была уже на несколько сантиметров выше пожилой женщины.
— Бабушка, ты нервничаешь? — спросила Соня, отдаваясь во власть ласковых рук, заплетающих косу.
— Нет.
— Почему?
— Вот уже более тридцати лет я принимаю участие в концертах оркестра «Гевандхауза». Так что его юбилей, сто семьдесят пять лет, для меня прежде всего — это выступление. В любом случае, — добавила она совсем тихо, — после всех пережитых ужасов войны можно сказать, что страх оставил меня. Мне кажется, что этого чувства я лишилась раз и навсегда.
Соня примолкла, смущенная серьезным тоном бабушки. Фрау Крюгер так редко говорила о том трагическом времени!
— Как бы я хотела, чтобы страх покинул и меня тоже, — прошептала девочка.
Ева взяла внучку за плечо и развернула к себе лицом. Затем она охватила ладонями ее лицо.
— Не говори так, моя маленькая. Страх необходим для того, чтобы противостоять этой жизни. Страх дает нам силу. Я не боюсь за себя, это правда, но я беспокоюсь о тебе. Когда я думаю о твоем будущем, я опасаюсь, что ты не будешь счастлива. Иногда ты бываешь такой… молчаливой.
Соня внимательно смотрела на любимое лицо, тонкую, поблекшую кожу щек, коротко стриженные седые волосы, морщины, избороздившие лоб, внимательные голубые глаза. Ее бабушка подарила ей все, что необходимо в жизни: любовь, ласку, мудрость, утешение. Она укачивала малышку в своих объятиях, когда девочке снились кошмары, именно она ухаживала за внучкой, когда та болела пневмонией, когда каждый вдох давался с трудом, а легкие казались подушечкой, утыканной иголками. Тогда Соня была вынуждена провести в постели почти два месяца. Чтобы хоть как-то развлечься, девочка принялась шить из лоскутков платья для своей куклы. Выздоровев, она не оставила рукоделие, а начала шить для себя, делая выкройки из старых газет.
— Я тебя люблю, Oma[76], ты ведь знаешь это, — выдохнула Соня.
Улыбка осветила лицо пианистки.
— Конечно знаю, дорогая. И я тоже тебя люблю.
Звяканье ключа в замке входной двери заставило их повернуть головы.
— А, наконец-то! Вот и твой дедушка! Надо же, он не опоздал.
Этот веселый тон, как будто бы призванный скрыть то, что на душе, заставил Соню улыбнуться. Карл Крюгер был всегда точен, как часы. Он сказал, что приедет за ними в шесть, и, подтверждая его пунктуальность, раздался бой настенных часов.
Карл вошел в гостиную — на голове меховая шапка, поношенное тяжелое зимнее пальто болтается на худой фигуре.
— Ну что, дамы, вы готовы? Карета вас ждет.
— Хотела бы я взглянуть на карету! — проворчала Ева. — Увы, в этом городе давным-давно нет карет.