И тогда она узнала, каким тяжким может быть одиночество — одиночество, струящееся в твоих венах, перехватывающее горло посреди ночи, даже когда любовник ласкает твое тело, одиночество, которое заставляет задыхаться средь бела дня, когда все лица и улыбки воспринимаются тобой, как пощечина.
Это черно-белое одиночество… Она научилась обуздывать его, заставила отступить. Камилла стала беспощадной к себе. Разве у нее перед глазами не было отличного примера? Все эти годы мать учила ее быть жесткой, даже жестокой. И вот мадемуазель Фонтеруа заставляла себя вставать по утрам, выходить на улицу, идти по направлению к бульвару, пересекать шоссе, когда машины бросались на нее. Она заставляла себя есть, хотя каждый кусок застревал в горле. Она сопротивлялась, потому что ей было хорошо знакомо чувство долга, потому что Дом Фонтеруа стал единственной причиной, побуждающей ее жить. И Камилла даже начала испытывать некую гордость.
Но теперь, глядя на Максанса, надевающего куртку и повязывающего шарф вокруг шеи так, будто он пытался задушить свою боль, мадемуазель Фонтеруа осознала, что ее усилия были тщетными.
— Твой отец — очень хороший человек, — сказала она. — Достойный человек. Он будет счастлив наконец получить возможность узнать тебя.
На короткое мгновение взгляд Максанса вновь обрел детскую невинность, а его голубые глаза зажглись светом надежды.
В глубине магазина вполголоса болтали две продавщицы. После полудня в салоне не появилось ни одной клиентки. Наступил май, и дни стали длинными, ясными и солнечными. Легкий весенний ветерок предвещал чудесный вечер.
Александр, сидящий за рабочим столом, поднял глаза от бухгалтерских книг и снял овальные очки. Он решил, что обеих молодых женщин отпустит на полчаса раньше. Обрадованные служащие торопливо накинули кардиганы поверх легких кофточек и, смеясь, окунулись в суету улицы Фобур-Сен-Оноре.
Александр бродил по пустынному магазину, осматривая изделия из норки, поправляя кашемировые шали на манекенах. Случайный солнечный луч скользнул по сероватому паркету и исчез. Заложив руки за спину, Манокис приблизился к витрине и стал наблюдать за прохожими. Вот медленно проехал кабриолет. Сидевшая за рулем молодая женщина с платком на голове лениво разглядывала витрины. За нею пристроилось такси: недовольный шофер сердито нажал на клаксон. Невозмутимая дамочка продолжала двигаться по улице со скоростью улитки. Глядя на нее, Александр не смог удержаться от улыбки.
Именно в эту секунду грек заметил мужчину, прислонившегося к стене здания напротив. Без видимой причины сердце Александра забилось быстрее. Молодой человек был худощавым, пожалуй, довольно высоким. Он казался напряженным и даже раздраженным, как будто ждал кого-то, кто сильно опаздывал.