А я, надев белый колпак и чистый передник, стоял у котла. С черпаком. Столы сияли чистотой. Для каждого тарелка, ложка, вилка. Стопки хлеба вкусно пахли.
Прибежали ребята, расселись, угомонились. Все в ожидании вкусной еды. Тётя Мотя налила первые миски, потом начал работать я. Интересно это: зачерпнёшь половником — и раз в тарелку. Полная тарелка, точно, и в ней кусочек мяса. Всем одинаково. Вот подошёл со своей толстяк Пряничный. И ему точно, как всем. Теперь у нас все равны. Никто никого не обделяет, не обижает. После меня стал разливать Андрон.
А я, взяв миску, сел обедать. Проглотил несколько ложек. Вдруг Пряничный, не успев отойти от котлов, как заорёт словно зарезанный. Как грохнет тарелку об пол — куда крупа, куда картошка. Поднял над головой что-то страшное и завопил:
— В супу падаль!
И все увидели в руках у него грязно-синего галчонка.
Не успели опомниться, Андрон вытаскивает из котла ещё галчат и кричит:
— Суп с дохлятиной!
Это были те самые мёртвые галчата, которые задохнулись в трубе от дыма. Их вчера выбросили вместе с гнездом, вытащенным при чистке труб, на помойку. Как они очутились в котле?
Я не успел даже подумать, меня затошнило. Затошнило и других ребят, успевших поесть супа.
Я свалился на пол от страшной рези в животе. Меня били судороги. А Конопач танцевал надо мной и кричал:
— Он галчат насовал! Его бог наказал!
Мне было не до галчат, не до бога — мне казалось, что все внутренности мои сейчас вывернутся наружу и я умру…
Несколько дней меня тошнило при виде пищи. На меня почему-то вид дохлых галчат в супе подействовал сильнее всех. Я заболел.
И всё же этот проступок приписывали мне. Ребята вспомнили, что видели меня у помойки, вблизи галчат, я даже трогал их.
Это правда. Мне жалко было птенцов, и, думая, что какой-нибудь жив, я пошевелил их, взяв в руки прутик.
Пряничный божился, что сам видел, «вот лопни мои глаза», как Берёзкин прятал галчат в тряпку. И это верно. Я хотел похоронить галчат, уж очень жалостно кричали над ними матери-галки. Завернул в какую-то тряпку и побежал за лопатой. Но, вернувшись, не нашёл несчастных. Прозвенел уже звонок. Большая перемена кончилась. Помчался в класс и забыл об этом.
Теперь мне всё припомнили.
А поскольку я не умел так клясться и божиться, как Пряничный и Андрон, все уверились в моей вине. Только Оля держала мою сторону. Когда в школу явилась её мама, вызванная директором по этому случаю, Оля говорила ей:
— Берёзкин не виноват. Он действительно шумный брат, но он честный товарищ. Никогда на других вину не сваливает! Я за него ручаюсь!