С трудом сдержала себя. Вслух сказала:
— Давно работы хочу. Хоть на Камчатку.
— Прекрасно. Может быть, не далеко. Зайдите дня через два…
Работу дали в детдом.
В коммунке детской затеплилась снова. Дети словно котята. Не отходили от новенькой. Тут решила и жизнь дожинать. С детями лучше всего. Как фонарики. Светятся.
Ходила курсы вечерние слушать. И на Грузины к рабфаковцам. Бывала часто у Нины Евгеньевны. Как-то грудью надеялась: «Когда-нибудь да застану».
У Нины Евгеньевны была своя пиявка под ложечкой. Недаром тонко отметила «мой». И не то что боялась Ариши.
Она боялась другого: Степан увидит Аришу и от обоих уйдет.
Ариша как-то влетела к ней с девочкой. Двенадцатилетней.
— Нина, Нина Евгеньевна…
И стушевалась:
— Эта девочка… Нина Евгеньевна… Знаете, ей торговали. Кто-то пьяный. Она вырывалась.
— Нету, тетенька, тетенька… Она у нас… Я у Непихи…
— Ну да. У Непихи. Я ее… Это здесь старуха такая. И ее непременно в приют.
— Я не хочу.
В приют девчонку устроила. Но заподозрила и промолчала.
И приехал Степан.
Вернулся из командировки в Сибирь. Большими делами ворочал, имел доверие органов.
Вошел неожиданно. Ариша была у Нины Евгеньевны. Он, видно, с кем-то дошел до дверей. Потому что, широко раскрыв их, с обрывком слов вхохотался в квартиру. И сразу смех оборвал. Чуть не брякнул о пол чемодан, увидев Аришу.
— Степа, родинка…
Нина Евгеньевна вскрикнула. Рванулась, чтобы заслонить.
Ариша опередила. Спружинясь, пинком отшвырнув в нее кресло, она метнулась к Степану.
Но в секунду позиции переменились.
Степан, сначала остолбенев, вдруг съежился и умырнул в дверь боковую. И чемодана не взял.
Не смог, должно, разобраться. Не ждал.
За ним торжественно, флагом подняв прическу, двинулась Нина Евгеньевна.
Ариша спала. Медленно, точно ноги налились свинцом, вышла из комнаты.
Через минуту Степан, «разобравшись», метал молнии Нине Евгеньевне:
— Убила девку, негодная.
— Ты сам, ты сам же ушел. И чемодан позабыл у дверей.
Ночь, такую же гиблую, как в октябре, несмотря на начало апреля — Ариша всю пробродила. Шла бульварами вниз. Долго стояла у Достоевского, книги которого зачитала до точек. Потом у храма Спасителя.
Как вернулась в коммуну, что с ней было этою ночью, — ничего Ариша не помнила.
И не помнила многих дней и ночей.
В тифозной горячке она провалялась недели. Когда очнулась — долго искала себя. Свои руки и плечи.
И увидала Степана.
Ловил дыхание:
— Помнишь, как в лазарете. Теперь квитаюсь с тобой.
— Не отходил.
— Искал, Ариша, тебя. Душу вымотал. Я бы с ней не сошелся. Пусть хорошая, да холодна.
Твердели ноги с трудом. Словно вода в них. Но поправлялась.