– Мы все трое будем подбрасывать монеты, пока одна не ляжет не так, как две другие. Эта женщина и выиграет. Она зайдет в сад. Она проведет время с Лукой: что она будет делать, никто никогда не узнает – а мы об этом больше ни разу не упомянем, – предложила Ишрак. – Согласны?
– Я согласна, – прошептала Изольда.
– Аминь! – богохульно бросила леди Каринта. – Почему бы и нет?
Ишрак достала из кармана одолженные им нобли, дав один Изольде, а второй оставив себе. Леди Каринта уже держала в руке свой.
– Удачи! – сказала леди Каринта с улыбкой. – Раз, два, три!
Три золотые монеты взлетели в воздух одновременно, сверкнув в лунном свете, а потом каждая из женщин поймала в падении свою, прижав к тыльной стороне одной руки ладонью второй. Медленно, по очереди они их открыли.
– Корабль, – объявила одна, демонстрируя изображение короля на корабле, отчеканенное с одной стороны.
– Корабль, – сказала вторая, открыв свою монету.
Две женщины повернулись к третьей. Та подняла ладонь и продемонстрировала им сверкающую монету.
– Роза, – сказала она и, не говоря больше ни слова, повернулась к калитке в высокой стене сада, повернула тяжелую ручку замка и бесшумно вошла.
* * *
Лунный свет вдруг померк: широкий желтый лик луны заслонил облако. В саду Лука поднялся на ноги: калитка очень-очень тихо открылась – и под ее аркой появилась фигура в маске. Лука уставился на нее, словно это было видение, вызванное его собственным тихо произнесенным желанием.
– Это ты? – спросил он. – Это и правда ты?
Она молча протянула ему руку. Он молча шагнул к ней.
Лука увлек ее в тени деревьев, закрыв за ними калитку. Нежно обняв ее за талию, он притянул ее к себе. В темноте она подняла навстречу ему лицо – и он поцеловал ее в губы.
Она не протестовала, когда он увел ее под крышу портика – и они сели на скамейку в нише. Она охотно устроилась у него на коленях и, обвив его шею руками, положила голову ему на плечо, вдыхая теплый запах мужского тела. Лука притянул ее ближе, и его сердце забилось быстрее, когда он распустил шнуровку у нее на спине и открыл кожу, нежную, словно персик, прятавшуюся под темным шелком. Она только один раз остановила его – когда он захотел распутать завязки ее маски и снять капюшон: она поймала руку, пытавшуюся открыть ее голову, и прижалась к ней губами… а это заставило его снова начать ее целовать: губы, шею, мягкую ямку над ключицами. И всю ночь он целовал ее, всю ночь любил ее, узнавая все изгибы ее тела, пока рассвет не превратил воду канала в темное олово, а сад – в бледное серебро. Когда начали петь птицы, она встала, закуталась в свой темный плащ, глубже надвинула капюшон, скрывая свои волосы и лицо, которое ему хотелось целовать снова и снова, а потом бесшумно вышла за калитку и растаяла в венецианском рассвете.