Пришла осень. Дни стали холодней. Подкрались первые заморозки. Моя шмелиная пасека приняла унылый вид. Её обитатели стали куда-то исчезать. Оставшиеся на пасеке матки и шмели еле передвигались по сотам. И, наконец, жизнь в берестяных улейках прекратилась. Шмели погибли.
В морозное ясное утро мой брат с дедом убирали ульи в омшаник на зимовку. Я сидел в огороде около своей пасеки. Тяжелая боль утраты своих любимцев так навалилась на меня, что хотелось заплакать. Но я сдерживался.
Закончив работу, дед подозвал меня к себе и спросил:
- Ты что же это, решил оставить своих шмелей на зимовку под снегом?
У меня на глазах навернулись слёзы. Я отвернулся.
- Вот как!.. Какое же несчастье приключилось у тебя, внучек? - допытывался дед, с ехидцей прищурив правый глаз.
Я рассказал, что шмели мои погибли.
Дед ласково погладил меня по голове и успокаивающе заговорил:
- Это ты зря, голубчик, не погибли, а только уснули. Придёт весна, обогреет солнышко, и снова они будут хорошими работниками. А сейчас беги и тащи свои ульи в мой омшаник. Места у меня хватит и для них.
Обрадованный, я побежал в огород и стал носить к омшанику туески. А дед подвешивал их на верёвочках к потолку пчелиной теплушки.
- Вот теперь их мыши не тронут.
Весной шмели проснулись. Я поставил улейки не в огороде, а в палисаднике. Пчелы меня теперь не трогали, как и деда.
После весеннего, об лёта пчёлы и шмели успокоились и принялись за трудовую жизнь. Мы с дедом, еще раз осмотрев ульи после зимовки, сели на лавочку. Дед сказал:
- В прошлом году ты, внучек, был шмелиным пасечником, работал и наблюдал за пасекой неплохо, а теперь перенимай и моё ремесло пчеловода.
Произошло это так. Остановился я тогда в селе Сарычумыш, у старичков, и был очень рад своей новой квартире. Из окна в утренние зори я любовался алтайскими горами. Они словно висели в фиолетовой дымке над зелёным безбрежьем тайги. Ближе к селу тайга уступала место лугу, на котором всюду виднелись пасеки.
У моего хозяина, колхозного пчеловода, как и у большинства престарелых сибиряков, имелась своя пасека. Старика я редко видел дома. Он даже на ночь оставался в омшанике.
Прасковья Николаевна, хозяйка, полная и не по годам подвижная, хлопотала по хозяйству. В свободное от работы время я старался помочь ей. Мы вместе солили огурцы, варили варенье, заквашивали мёд особым сибирским способом, опуская в него липовую палочку. Так он становился вкуснее и ароматнее.
Стояла осень. После четырехдневного скитания по алтайским лугам и поймам быстрых рек я с богатым гербарием спешил домой. Прасковья Николаевна обрадовалась моему приходу и тут же стала ставить самовар, а меня попросила сходить за вареньем. Войдя в чулан, где обычно оно хранилось, я был удивлен. Хотя стеклянные банки стояли на месте, - варенья в них не было. На дне каждой банки остались только косточки и семена. Кто мог это сделать? Для этого нужен был долгий и кропотливый труд. Если человек, то к чему такая затея? Значит, кто-то другой! Но кто?..