. Но суть общей воли гораздо глубже, чем тривиальная рационализация легитимности посредством популистской риторики. Идея «общей воли» привела к возникновению истинно светской религии из мистических аккордов национализма, религии, в которой «народ» фактически поклоняется самому себе
[67]. В силу того, что отдельные личности не могли быть «свободными», не являясь частью группы, их существование оказывалось лишенным смысла и цели в отрыве от коллектива.
Отсюда также следовало, что если новым богом был народ, то для самого Господа места не оставалось. В «Общественном договоре» Руссо говорит нам о том, что из-за разделения в христианстве Бога и Цезаря «люди никогда не знали, следует ли им подчиняться государственной власти или священнику». Вместо этой модели Руссо предложил общество, в котором религия и политика прекрасно дополняют друг друга. Лояльность по отношению к государству и лояльность по отношению к божеству должны пониматься одинаково.
Немецкий философ и богослов Иоганн Готфрид фон Гердер, которого не совсем обоснованно считают основоположником нацизма, заимствовал политические аргументы Руссо и приложил их к культуре. Общая воля была уникальной для каждого народа, по мнению Гердера, вследствие Исторической и духовной самобытности любой нации. Благодаря этому романтическому акценту многие представители интеллигенции и люди творческих профессий стали говорить о самобытности или превосходстве рас, наций и культур. Но тоталитарные режимы XX века прежде всего обязаны именно обожествляемому Руссо объединению граждан под руководствам самого мощного из когда-либо предложенных в политической философий государства. Народ в концепции Руссо определяется не по этнической принадлежности, не по географическому положению и не по традициям. Это объединение в большей степени происходит благодаря насаждаемой всесильным богом-государством общей воли, которая находит выражение в догмах «гражданской религии», как назвал ее сам Руссо. Те, кто отрицает коллективный дух сообщества, живут за пределами государства и не имеют права претендовать на его защиту. И в самом деле, государство не просто не обязано защищать антисоциальные личности или их группы, оно вынуждено покончить с ними[68].
Французские революционеры применили эти принципы на практике. Например, Руссо предложил, чтобы Польша создала националистические праздники и символы как основу для новой светской веры. Поэтому якобинцы, которые знали все работы Руссо почти наизусть, немедленно приступили к созданию новой массовой тоталитарной религии. Робеспьер утверждал, что только «религиозный инстинкт» может защитить революцию от «кислоты скептицизма». Но революционеры также знали, что прежде, чем государство сможет претендовать на такой уровень веры, они должны будут уничтожить все следы «лживого» христианства. Поэтому они приступили к широкой кампании, нацеленной на свержение христианства. Они заменили почитаемые праздники языческими, националистическими празднествами. Собор Парижской Богоматери был переименован в Храм Разума. По всей стране стали отмечать сотни языческих по своей сути праздников, прославляющих такие абстрактные понятия, как «разум», «нация» и «братство».