На запястье Дергача словно надели браслет из раскалённого металла и резко рванули в сторону. «Макаров» выпорхнул из пальцев, отбил по полу короткую чечётку и сгинул в провале подпола. Там звучно хлюпнуло, как будто пистолет угодил в полужидкие помои, запах гнили стал сильнее.
Ян горлом промычал от боли, отскочил от печи. Выбившее пистолет нечто уже спряталось обратно, но было видно, как в тёмном печном зеве упруго и нетерпеливо по-подрагивает что-то живое…
– Черныш обычно ла-а-асковый, – скрипуче протянули старухи. – Но меня обижать не даёт. Нипочём, не-е-ет…
Они замолчали. Чутьё Дергача подсказывало, что это не простая передышка в игре. Молчание было пронизано особым ожиданием, после него в этом затягивающемся сюрреализме мог наступить перелом… Даже не «мог», должен был произойти.
Чутьё не подвело.
– Ой, соколик… – «Баба-яга» картинно шлёпнула себя по лбу. – Уж совсем-то я запамятовала, головёнка дырявая! С тобой туточки девица красная свидеться хочет… О-о-очень хочет, прям изнемогла вся.
Ян исподлобья следил за ней, потирая ноющее запястье основанием левой ладони, не желая снимать кастет. Страха не было.
Уже знакомый скрип ступенек заставил его замедлить движения. А когда из погреба показалась голова новой гостьи, Дергач напрочь забыл о боли.
Это была Оксана. Дочь Инквизитора и единственная настоящая любовь Яна. Убитая им почти два десятка лет назад – желанием показать, «кто самый крутой на дороге» и двумя стаканами «Абсолюта», выпитыми за полчаса до этого. Круче всех оказался гружённый металлоломом «КамАЗ», кровью подмочивший репутацию новенькой спортивной «японки» и её водителя.
Оксана выбралась из погреба и пошла к Дергачу. Девушка была одета точно так же, как и в тот июньский день. Босоножки, шортики и топик с изображением орхидеи. Тогда Ян не знал, насколько столкновение изуродовало её. Сам он пребывал в затопленном болью полузабытьи, пока не пришёл в себя в подвале несостоявшегося тестя.
Сейчас он увидел.
Лицо Оксаны почти не пострадало, если не считать нескольких мелких ссадин на лбу и левой щеке. А вот на месте правого виска зияла глубокая рваная рана. Некогда белокурые, а теперь мокрые от крови пряди прилипли вокруг неё неровным красным ореолом, чуть дальше оттопыривалось изломанное ушко с содранной до хряща кожей.
Шея справа смотрелась жутким, выстреливающим напористыми алыми струйками месивом. Дергач перевёл взгляд ниже. Он помнил, что шортики Оксаны были светло-бирюзовыми, топик – белым. Сейчас же всё – сплошь, без просвета – было сырым, красным.
– Я-а-анчик…