Дунгас вообще не любил волноваться. Вся жизнь его была размеренной, спокойная жизнь доброго человека. Он любил проводить все свое свободное время в кругу семьи или на стадионе — председательствуя на футбольных встречах армейских команд и вручая победителям почетные кубки.
Но самым счастливым периодом своей жизни он считал вторую мировую войну. Нет, в войне он ле участвовал — он тихо и мирно ведал складами оружия и боеприпасов в одной из соседних стран, мирно пил пиво в офицерском собрании, охотно соглашался быть почетным гостем на свадьбах офицеров и воспитывал своих десятерых детей.
Характер у него был уравновешенный, службу он любил и знал, ни в какие распри гвианийских политиканов не вмешивался, и когда встал вопрос, кого назначить командующим армией взамен старого анлийского генерала, и правящая партия, и оппозиция единогласно предложили бригадира Дунгаса.
Бригадиру было присвоено генеральское звание, и он стал командующим. Он не отказывался, хотя потом потихоньку тосковал по прежней спокойной жизни — по офицерскому собранию, по веселым свадьбам, на которые теперь занятый большими делами уже принимать приглашения не мог.
Прошел год. И вдруг генерал почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Это случилось после того, как однажды к нему приехал министр информации Джеймс Аджайи.
В глубине души генерал недолюбливал этого самоуверенного и хитрого политикана, сменившего уже несколько раз свои политические убеждения и партийную принадлежность.
Они познакомились еще в Англии, где оказались в одно и то же время. Правда, генерал не очень часто встречался с будущим министром, но имя Джеймса Аджайи уже тогда гремело в кругу гвианийских студентов.
Только что окончилась вторая мировая война, и студенты из Гвиании вдруг открыли для себя целую шестую часть мира, о которой они абсолютно ничего не знали раньше и за чтение книг о которой в Гвиании им грозила тюрьма. Они вдруг получили возможность вкусить запретного плода — и литература о Советском Союзе шла среди них нарасхват.
Новые идеи волновали и будоражили. Гвианийцы толпами ходили на собрания английских коммунистов, раскрыв рты слушали ораторов. А ораторы были совсем не похожи на тех англичан, которых они привыкли видеть в Гвиании. У этих не было собственных автомобилей, собственных вилл и чернокожих слуг. Они держались со студентами-африканцами как равные с равными.
И очень скоро среди гвианинцев появились свои последователи Маркса. Во время коммунистических митингов и демонстраций их всегда можно было видеть в первых рядах, они вступали в схватки с полицией и чувствовали себя героями, когда после настойчивых протестов белых английская полиция вынуждена была их выпустить, ограничившись строгим внушением.