Но в конечном счете лучше уж страстная натура Берты, чем дряблый, рыхлый характер Тремореля. Страсть, по крайней мере, движется к определенной цели, хотя сметает все на своем пути, подобно пушечному ядру. А слабость – свинцовая гиря, привязанная к веревке: она все крушит и всех калечит направо и налево, смотря по тому, куда махнет ею первый встречный.
Пока в душе Берты клокотала ярость, Треморель начал приходить в себя. Подобно тростнику, который под порывами ветра клонится до земли и всякий раз выпрямляется, собирая все больше и больше грязи, граф очень скоро оправлялся после любой бури. Однако теперь он начал понимать, что отныне Лоранс для него навсегда потеряна, и отчаяние его не знало границ.
Молчание длилось не меньше четверти часа. Наконец Соврези справился с душившим его спазмом. Отдышавшись, он вновь заговорил:
– Я еще не все сказал… – Голос его упал до шепота, но в ушах отравителей он прогремел, как грозное рычание. – Вы увидите, я все рассчитал, все предусмотрел. После моей смерти вам, возможно, придет в голову бежать, укрыться за границей. Этого я не допущу. Вы должны оставаться в Орсивале, в «Тенистом доле». Мой друг – не тот, которому поручен пакет, а другой – получил указание за вами наблюдать, хотя и не знает причин. Если кто-нибудь из вас – запомните хорошенько мои слова – исчезнет хотя бы на неделю, по истечении этой недели хранитель пакета получит письмо с указанием немедленно обратиться к императорскому прокурору.
Да, Соврези все рассчитал, и Треморель, который уже подумывал о бегстве, почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
– Впрочем, я позаботился, – продолжал Соврези, – и о том, чтобы мысль о бегстве не слишком вас прельщала. Я в самом деле оставляю все состояние Берте, но не в собственность, а только во временное пользование. Она вступит во владение лишь на другой день после вашей свадьбы.
Берта передернулась от отвращения, но муж истолковал это по-своему. Он подумал, что она уповала на копию завещания, к которой он добавил несколько строк.
– Ты вспомнила, что у тебя есть копия завещания, – сказал он, – но знай, никакой ценности она не имеет: я добавил к ней несколько ничего не значащих слов, лишь бы усыпить ваше недоверие и потешить вашу алчность. Подлинное завещание, – и он повторил с ударением – подлинное, — хранится у орсивальского нотариуса и датировано двумя днями позже; вас с ним познакомят. Я могу показать вам черновик.
Он достал из бумажника, который так же, как и пистолет, был спрятан в изголовье, листок бумаги и прочел следующее: