Лекок говорил с необыкновенной горячностью, словно у него были личные поводы ненавидеть графа де Тремореля. Но так оно и было, и сам он со смехом признавался, что не может не злиться на преступников, которых должен преследовать. У него были с ним свои счеты. Отсюда и то бескорыстное рвение, с каким Лекок вел розыск. А может быть, все дело в простом инстинкте, подобном тому, что заставляет гончую бежать по следу дичи?
– Теперь совершенно ясно, – продолжал сыщик, – что предел бесконечным колебаниям графа де Тремореля положила мадемуазель Куртуа. Его страсть к ней, возбуждаемая множеством преград, дошла, видимо, до безумия. Узнав о беременности любовницы – а я готов дать руку на отсечение, что она беременна, – негодяй окончательно потерял голову и забыл обо всем на свете. Очевидно, он уже был сыт по горло мучениями, которые приносило ему каждое новое утро. Он понял, что пропал, представил, как его супруга-мучительница признается в преступлении ради удовольствия выдать его. От страха он решился опередить ее, пойти на убийство. Словом, беременность Лоранс стала последней каплей, переполнившей чашу.
Доктор Жандрон внимательнейшим образом выслушал доводы, на которых зиждилась уверенность Лекока.
– Как, – удивился он, – вы считаете мадемуазель Лоранс его сообщницей?
Сыщик решительно затряс головой.
– Нет, господин доктор. Избави меня боже от подобного предположения. Мадемуазель Куртуа не знала и не знает о преступлении. Но ей было известно, что Треморель ради нее собирается бросить жену. Они обдумали, обсудили этот план и решились на бегство, договорились о дне и месте встречи.
– Но письмо! Ее письмо! – упорствовал доктор.
Как только речь зашла о Лоранс, папаша Планта уже не мог скрывать своих чувств и страхов.
– Это письмо, – заявил он, – которое ввергло всю ее семью в бездну отчаяния и, вероятно, убьет несчастного Куртуа, всего лишь бесчестный трюк, придуманный графом.
– Но как же это возможно? – возмутился Жандрон.
– А я полностью согласен с господином мировым судьей, – поддержал папашу Планта Лекок. – Вчера вечером в доме мэра у нас обоих одновременно возникло одинаковое подозрение. Я несколько раз перечитал письмо мадемуазель Лоранс и готов поклясться, что оно сочинено не ею. Граф де Треморель подсунул ей черновик, который она просто переписала. Не станем заблуждаться, господа: это хорошо продуманное и составленное письмо, сочинялось оно достаточно долго. Нет-нет, так не может выражаться двадцатилетняя отчаявшаяся девушка, которая решает покончить с собой, чтобы избежать позора.