— Слава богу! Война для меня окончилась. Я остался жив.
Некоторые пленные молчали. Можно было понять, о чем думали эти люди. Германию постигла катастрофа, а что же будет с ними дальше? В стороне лежали еще неубранные тела убитых эсэсовцев. Их расстреляли немецкие солдаты в тот момент, когда эти фанатики хотели взорвать форт, чтобы не допустить его капитуляции.
Совсем особняком от всех пленных сидели четверо. Этим эсэсовцам удалось спрятаться от гнева своих солдат в глубине форта. Оттуда их извлекли наши разведчики. Фашистские молодчики угрюмо молчали, злобно посматривали на немецких солдат, на нашу охрану.
Так и запечатлелся у меня в памяти разгром Германии в образе капитулировавшего Кведнау: тягостные раздумья о судьбах своей страны у одних немцев, радость, что живы остались, — у других, черные мундиры мертвых эсэсовцев, которые в последний момент хотели унести с собой в могилу сотни жизней, по-звериному злобные взгляды четырех обезоруженных гитлеровских головорезов.
А над всем этим пышная зелень деревьев, росших на склонах высоты, на которой стоял форт.
Жизнь торжествовала. Весна брала свое. Еще бы! Ведь апрель — месяц весенний.
* * *
Утром следующего дня проезжаем по центральным улицам города. Еще горят дома, валяются перевернутые трамваи. Дым, гарь, запустение. В зоопарке — мертвые животные. Их убили гитлеровцы в бессильной злобе. Жив только один бегемот. Но никто не знает, как его кормить. Пасть большая, а давали булку хлеба — давится. Оказывается, горло у него совсем узкое. Стали хлеб кусочками резать. Дело пошло на лад.
На главных магистралях города, на домах — «устрашающие» плакаты. Изображен советский солдат с ножом, с лезвия которого каплет кровь. Так вражеская пропаганда запугивала оставшихся в городе немцев.
Еще не стерты со стен эти «плакаты», не до них было. В только что созданной комендатуре города шло совещание. Обсуждался самый острый вопрос: о размещении и снабжении продовольствием немецкого населения.
Назавтра мы, военные переводчики дивизий, были направлены в распоряжение районных комендатур для работы с местным населением. В дивизию я вернулся уже после 1 Мая, в канун Дня Победы. Все уже знали, что враг разгромлен. Но официального сообщения о капитуляции пока не было. Меня послали в артдивизион обеспечивать порядок, чтобы не стреляли в воздух, когда объявят о победе.
Как сейчас помню, я предельно «точно» выполнил инструкцию: едва передали сообщение об окончании войны, о нашей победе — вышел на крыльцо и выпустил в небо всю обойму из моего «ТТ». Да простят мне это мои бывшие начальники: человеческая радость по случаю победы была в эти минуты сильнее всяких запретов.