Война кончилась. Небо в разных направлениях прорезали цветастые очереди, гирляндами взлетели десятки ракет. Фронтовики салютовали победе.
* * *
…Прошли годы. Страна торжественно отмечала двадцатилетие Великой Победы. В те дни происходили встречи фронтовиков. В мае 1965 года собрались в Москве ветераны и нашей 153-й Смоленской Краснознаменной ордена Кутузова II степени стрелковой дивизии. Эта встреча была ярким и волнующим свидетельством нерушимого войскового товарищества, фронтовой дружбы, которая бережно была пронесена через годы и расстояния в сердце каждого из нас.
Поэтому так дороги нам встречи с однополчанами, каждая весточка о тех, с кем пришлось вместе шагать трудными фронтовыми дорогами.
Не могу не сказать об одной из таких встреч. Почему-то, когда я думаю о ней, то припоминаю отца и мать, провожавших меня на фронт в Омске осенью 1943 года. Играл баян. Под холодными лучами октябрьского солнца кружились в вальсе пары, а мои родители стояли чуть в сторонке рядом со мной. Шел обычный разговор, будто мне не предстояло уезжать через несколько минут туда, на Запад, где идет война. Только потом я смог оценить величайшую выдержку родителей, которые в день проводов не проронили ни слезинки, хотя отправляли на фронт единственного сына. Делали они это для меня, чтобы мне легче было уезжать. Уже много позже, после войны, мать рассказала мне, что все их слезы были потом — в тесной комнатке, которую они, эвакуированные, снимали на окраине Омска…
…В тот год, 1968-й, мы приехали в цветущий областной центр Калининград, в город наших фронтовых воспоминаний. Приехали с разных концов страны. Самым старшим среди нас был наш бывший командующий армией. Высокий, массивный — внушительный мужчина в генеральской форме. На груди густо от орденских планок.
День у нас был плотно заполнен встречами с молодыми солдатами, со школьниками, поездками по местам боев. В молчании стояли мы у могил павших в боях однополчан. Потом разбились на группы и снова ездили на предприятия, в воинские части. И только вечером стали возвращаться в Калининградский дом офицеров.
Так случилось, что в небольшом «гостевом» зале столовой нас в этот вечер было двое. Генерал и я. Пили чай. Молчали. Потом командарм спросил: «Сколько вам лет?» Ответил: «Сорок пять».
Генерал помолчал. По лицу его пробежала, как мне показалось, тщательно скрываемая тень давней боли, и он, видно, не в силах больше молчать, начал: «Столько же было бы сейчас моему сыну. Теперь мы с женой вдвоем в московской квартире. А был сын — курсант военного училища. Окончил его. К этому времени я уже давно был на фронте. Написал в училище — в ответ необычное письмо, от сына, а официальное сообщение — состоялся выпуск, убыл на фронт, полевая почта такая-то. Успел только туда письмо послать, а навстречу — похоронная. Погиб в первом же бою. И все. Время прошло. Кажется, уже затянулась рана у матери и у меня. Ан нет. Угадываю одногодков сына. Хоть и постарели они, а угадываю. И по этому одному чувствую, что никогда не пройдет у меня тоска».