— Откуда он взялся, не знаешь?
— Странные вещи о нем говорят. Один из красноармейцев рассказывал, что вроде он — художник.
— Да ну?
— Вот-вот. Говорит, впервые видел его в восемнадцатом году, на главной площади города. Они там иконы жгли, у церквей отобранные, а порченный наш орал «Долой старое искусство!». Не знаю, правда ли, но так рассказывают.
— А сам он что рисует?
— Кто ж его знает. Сам я не видел, да и никто не видел, у кого я ни спрашивал. Богохульное что-то, наверное. Известно только, что он из художников в комиссары пошел. Вот и добрался до нас, за грехи наши.
— Он не жилец, — хмуро заметил Скворец.
— Конечно, не жилец, — согласился дед. — Удушит его этот дом, если он в нем останется. Уже душить начал — сам небось видел.
— Да не о доме я говорю, — отмахнулся Скворец.
Сережка Высик, притихший, слушал этот разговор, жадно ловя каждое слово. Кое-чего он не понимал, но того, что он понимал, было вполне достаточно. Малец он был приметливый и сообразительный и во многом мог разобраться сам, не задавая лишних вопросов.
— Думаешь, мужики его порешат? — спросил дед. — Нет, такого не будет. Не скажу, что народ у нас смирный, но властью наш народ крепко пуганный. Никто на рожон не полезет.
— У власти свои разборки бывают, — сказал Скворец.
— А, ты вон куда гнешь?.. — Дед призадумался.
Скворец только кивнул. Тут его взгляд упал на Сережку.
— Треплемся мы с тобой, а у парня глаза слипаются. — Скворец взглянул на окно, за которым начинало слегка сереть. — Скоро нам в путь трогаться. Ты бы побаловал мальца со своего промысла, дед.
Дед охотно извлек откуда-то горшочек с черной икрой, из печи добыл другой горшок, отлил из него в миску варева, в котором плавали куски осетрины, и все это поставил перед мальчиком.
— Жаркая икра уже пошла, — заметил он при этом.
Воробей сам не ожидал, что в нем вдруг проснется зверский аппетит и он так накинется на еду. Казалось бы, все треволнения и переживания должны были притупить в нем желания и чувства. Но нет — видно, здоровый молодой организм брал свое. Поев от пуза, мальчик взглянул на старшего друга.
— Мы что, куда-то далеко отправляемся? Разве не в лагерь? — спросил он.
— Ты ж сам в лагерь возвращаться не хотел, — сказал Скворец.
— Не хотел и не хочу. Но ты-то, наоборот, считал, что сбежать — это глупость.
— А разве мы сбегаем?
— Но как же…
— Вот так. — Скворец встал и потянулся. — Мы не в кусты прячемся, мы попытаемся большую беду предотвратить.
— Что-то еще случилось? — Воробей почувствовал, как внутри у него все похолодело. Было что-то очень мрачное и пугающее в том, как Скворец произнес последнюю фразу.