Темнота, окружавшая Николая, так сдавливала, что каждое движение давалось с трудом, будто суставы его приржавели друг к другу. Он медленно поднял камень, почему-то хорошо знакомый камень с маленьким острым выступом, впившимся ему в ладонь у основания большого пальца, и, отведя руку назад, так же медленно опустил его на белое лицо, на его глаза, на грустную, всепонимающую улыбку. Опустил камень, мучительно сознавая, что ничего не сможет изменить, не сможет изменить даже выражения глаз этого человека. И действительно — смахнув со лба пульсирующую струю крови, как смахивают прядь волос, человек опять смотрел на него спокойно и печально…
Потом Николай почувствовал, что тишина, окружавшая его, чем-то нарушается. И еще не поняв, откуда идут звуки, что означают, догадался — они несут избавление. Звуки становились громче, он уже узнавал их, а лицо, которое всю ночь маячило перед ним, отдалилось, сквозь него он уже различал берег, набегающие волны, черный контур моста.
— Коля! Коля! — услышал он. — Да проснись же наконец!
Николай открыл глаза и увидел обеспокоенную босую мать. Она стояла у кровати и что было сил тормошила его за плечо.
— Что? — вскочил он. — Кто пришел?
— Ну разве так можно, Коля! — проговорила мать, присаживаясь рядом.
— А что? Кричал, да?
— Лучше бы уж кричал… Стонал так, будто помирал, прости меня господи!
— Эхма! — Николай покрутил головой, стараясь быстрее прийти в себя. — И до чего же ты права! Я ведь того… И в самом деле, каждую ночь немного помираю. Точно, ма!
— Не надо так говорить, Коля. Нехорошо.
— Старею, ма! — Он вздохнул с дурашливой горестью, взглянул на часы. — Пора вставать.
Николай подошел к зеркалу и долго, придирчиво рассматривал себя, словно пытаясь найти следы неприятного сна. Скосив глаза в сторону, он увидел, что мать смотрит на него чуть ли не со скорбью, и забеспокоился — может, случилось чего? Но тут же легко подмигнул ей, не оборачиваясь. Ничего, дескать, маманя, переживем!
— Ох, и баламут ты, Коля! — вздохнула она, принимаясь за уборку, хотя и убирать-то, в общем, нечего было — кровать Николая, маленький письменный столик, оставшийся еще с его школьных времен, да бельевой шкаф.
— Баламут не баламут, а вот ручку позолотить надо бы! — Николай скорчил жалостливую гримасу. — Дай троячок, а, мамань! Ну, скажи — куда мне без трояка податься? Ну вот скажи! Ну!