— Я же говорил, что мы рано или поздно вернемся к кино.
— Хм…
— Что интересно: на гражданке люди в кинотеатрах сидят спокойно даже при просмотре откровенной дряни — никогда не услышишь громкого смеха во время нелепой любовной сцены или еще чего-нибудь в этом роде, — но в армии магия киноэкрана не действовала, и все мы превращались в громогласных, строгих и жестоких критиков. Мы за милю различали фальшь в сюжете или в эпизоде, сразу начиная топать, ругаться и высмеивать всякую дешевку, тривиальность или сентиментальность. Помнится, я тогда подумал об этих парнях: «Черт, а ведь они такие же, как я: все мы были взращены на кинофильмах и только теперь начинаем понимать, что большинство из них — это халтурные поделки». И вот сейчас я подхожу к сути: именно тогда я решил, что моим призванием является кино. Создание хороших фильмов. Конечно, я знал, что не могу быть режиссером — для этого требуется куда больше таланта, чем у обладателя ай-кью в сто девять баллов, — но я мог бы стать продюсером: человеком, который сначала находит идею, а затем деньги и одаренных людей для ее реализации. Вот к чему я стремился.
Разумеется, я не мог сказать об этом своим предкам — во всяком случае в ту пору это казалось мне невозможным. Когда я вернулся домой, они жили в той же старой квартире, работали на тех же работах и выглядели жутко постаревшими — обоим было далеко за пятьдесят, — но шоколадный проект занимал их мысли еще больше прежнего. Отец посвящал все свободное время сколачиванию стартового капитала — и, что самое смешное, у него это начало получаться. Все вокруг рассуждали о близящемся послевоенном буме, а это был самый подходящий момент, чтобы выйти на рынок с дорогим, но качественным продуктом. Он взял меня с собой на встречу с каким-то банкиром. «Это мой сын Джон. Двадцати лет от роду, ветеран войны, только что вернулся из Европы, служил в пехоте, участник Арденнской битвы[21], и все такое. Через месяц поступает в Йель. Я привлеку его к делу с самого начала».
Когда мы вышли оттуда, я сказал: «Папа, зачем ты приплел сюда Арденны? Ты ведь знаешь, что я там не был».
А он: «Тебе же дали медаль за Арденны, разве нет?»
На самом деле, доктор, я много, много раз говорил ему, что эти дурацкие медали давали всем солдатам, побывавшим в радиусе сотни миль от Арденн. И я сказал: «Послушай, папа, это может ничего не значить для тебя, но для меня это значит очень многое. Ты хоть это понимаешь?»
Но мелкий старый хрыч — он был еще ниже меня, с лицом как грецкий орех, в надвинутой на глаза старомодной фетровой шляпе, — шагал себе как ни в чем не бывало, только заметил, что мне предстоит еще многое узнать о мире бизнеса. Сдуреть можно.