— Ты вообще думаешь ложиться? — спросила она, накрываясь простыней.
— Чуть погодя.
К тому времени он уже разделся до трусов и расхаживал босиком по холодному полу со стаканом в руке, периодически проведывая оставленную на столе бутылку.
— Сначала ответь мне на пару вопросов, — сказал он. — Чем вы с Питером занимались в том «логове онанистов»?
— Что? Джон, я не понимаю, о чем ты…
— Ты все отлично понимаешь. Ты и этот мелкий говнюк с романтическим взглядом, этот вшивый дизайнер, обкуривались и лапали друг друга. Скажи, сколько раз ты с ним переспала в те прежние деньки?
— Я даже слушать не хочу этот бред.
— Нет, ты меня выслушаешь! А как насчет Джерри? Он ведь такой симпатяга, такой одухотворенный молодой автор. А Джулиан? Или ты надеялась, что я не пойму характера твоих отношений с этими юнцами? Ладно, с ними ты еще могла бы меня дурачить, но ты полностью выдала себя со старым профессором. Да-да: «Моя маленькая ницшеанка». Бог-хренов-Отец, язви его душу! Сколько раз этот грязный старый пердун забирался тебе под юбку? А?
А?!
В этот самый момент он запнулся обо что-то (о мусорную корзину? о чемодан?), и пол комнаты увесисто и жестко врезался ему в плечо. Памела уже через секунду была рядом и помогла ему подняться на ноги — что оказалось нелегко и отняло последние силы у обоих, — после чего они доковыляли до постели и забрались под одеяло.
— Ох, Джон, — сказала она, — ты пьяный, злобный, мерзкий ублюдок, и ты наполовину безумен, но я люблю тебя.
Что он мог сделать теперь — когда страстный порыв иссяк, а вся ревность растаяла, — что он мог сделать, кроме как пробормотать: «Ох, малышка» — и, обняв ее, провалиться в тяжелый сон?
— Мне все равно! Мне все равно! Как вы не понимаете, идиоты? Мне все равно! Видел бы меня сейчас папа!
— Хорошо, Генри, а теперь успокойся…
— Не называй меня «Генри», тупой черномазый ублюдок! Зови меня Доктором, а не то я переломаю все твои поганые кости…
— Ты ничего никому не сломаешь, Доктор…
— Стоп! Снято! — сказал Джулиан. — О’кей, сделаем паузу. В чем проблема, Джон?
— Не то чтобы проблема, — сказал Уайлдер, — просто мне кажется, что санитарам надо жестче обращаться с Клингером. Он им не нравится; он часто скандалит; он обзывает их макаками и мумбо-юмбами; к тому же они очень устали после ночного дежурства. Хотелось бы видеть, как они по-настоящему его хватают и заламывают ему руки, прежде чем сделать укол.
— О да! — сказал актер, играющий Клингера. — Это как раз то, что нужно.
Мистер Эпштейн объявился на третий вечер съемок и на цыпочках, прижав указательный палец к губам, проследовал к тому месту, где стояли Уайлдер и Памела. Какое-то время он молча наблюдал за игрой актеров, за работой кино- и звукооператоров, осветителей и техников, а после того, как Джулиан в очередной раз объявил: «Снято!» — спросил: