Они вышли из лифта, Золотые Пуговицы шли впереди. Георга обволакивал покой, исходивший от велюрового ковра с темными вычурными узорами. Белые, в полоску стены, латунные лампы с позолотой, полная тишина, как в глубине безлюдной часовни — все способствовало расслаблению, как и упоминание имени профессора. Лоеб был маленьким бодрым человечком в больших очках с лицом, напоминавшим пасхального зайца. Он был семейным врачом Хойкенов и известным в Кёльне кардиологом. Лоеб никогда не ошибался, его изощренный ум обнаруживал скрытые симптомы болезни по сопутствующим признакам, и он уже написал об этом две книги.
— В ожидании «скорой» мы начали оказывать неотложную помощь. У нас очень опытный и отлично подготовленный персонал. Дыхание «рот в рот», непрямой массаж сердца, все, что в таких случаях можно сделать. Машина из клиники пришла быстро, не прошло и десяти минут, — главный управляющий наклонил голову, выдержал паузу и решил, что можно продолжать. — Дежурный врач взял на себя дальнейшую заботу о больном. Ваш отец был незамедлительно транспортирован в клинику. К сожалению, ничего не могу сказать о его последующем состоянии. В настоящее время господин Хойкен наверняка уже в больнице, я думаю, вам не нужно волноваться.
Теперь они стояли у входа в гостиничный номер. Управляющий открыл дверь и без промедления вошел. Внезапно и совершенно неожиданно Хойкен оказался в царстве своего отца. Он ощутил это сразу, всеми нервами, всеми чувствами. Красный шарф на софе. Откинутое покрывало на кровати открывало небольшую вмятину на белой простыне, оставшуюся от грузного тела. И запах, неповторимый запах, как будто дух травы и земли смешался со сладким ароматом роскоши. Этот запах был знаком Георгу с детства, он наполнял все комнаты, в которых часто бывал его отец, до последней щелочки. Хойкен прокашлялся. Комната с разбросанными по ней вещами, почти осязаемое присутствие отца — это было для него слишком. Георг посмотрел в окно. Там, за открытыми шторами, открывался вид на южный фасад собора, который зрительно составлял с этой комнатой как бы одно целое, словно служил ширмой, скрывающей тайное общество избранных.
Хойкену вдруг захотелось сесть, чувствовал себя он неважно, но свободного места не оказалось.
— Мы не убирали здесь, ничего не трогали, оставив все как есть, — сказал управляющий, предвосхищая его упреки.
Обойдя комнату, Георг подошел к письменному столу, на котором лежала папка с почтовой бумагой и конверты со штампом отеля. Отец, насколько помнил Хойкен, любил писать письма от руки своим красивым, почти каллиграфическим почерком. Георг невольно протянул руку и закрыл папку, как бы давая понять, что в ней есть что-то тайное, что следует скрыть от посторонних.