Стоически выдерживали полуголодную жизнь братья-цыгане, пересыпая свою речь невеселыми шутками.
— Цыган купил хрену на грош, да, евши, плакал неделю, — заводил Ромка после скудного ужина.
— У сытой лошади тень тоща, — вторил ему Фомка, разглядывая свои худые руки, впалый живот.
— Съел волк кобылу — подавись он хомутом, — неожиданно заканчивал Ромка и надолго умолкал.
Пока шли близ сел, Франт и Скок делали ночные вылазки: добывали в деревнях зерно, картошку, домашнюю птицу. Прежде чем совсем оторваться от Якутского тракта, надо было запастись провизией.
В Унгинских степях беглецы набрели на одинокую юрту бурята-кочевника. В кошаре мирно паслись овцы, две расседланные, стреноженные лошади прыгали неподалеку. В юрту зашли Кулак-Могила и Скок. В ту же минуту оттуда выскочила встрепанная пожилая бурятка и, путаясь ногами в полах терлика, неуклюже побежала в степь. Ромка в два прыжка настиг ее, толчком сшиб с ног и, придавив лицом к земле, ждал, что делать дальше. Фомка тем временем подводил к юрте пойманных лошадей.
— Што ни говори, дружка, — восторженно прокричал он Митьке, похлопывая кобылу по лоснящемуся боку, — а краденая лошадь всегда дешевле купленной.
— Лошадь — человеку крылья, — подсказывал Ромка.
Кулак-Могила вышел из юрты, брезгливо вытирая руки о штаны.
— Вьючить лошадей. Старуху придушить, — скомандовал он цыганам. — Берем все съедобное.
Митька не решался зайти в юрту. На его глазах происходило дикое убийство ради куска хлеба, а он не мог не только остановить его, но являлся невольным соучастником.
— Старуху не трогать! — впервые поднял Митька голос протеста.
Кулак-Могила посмотрел на него настороженно. «Нашел кого жалеть, — говорил его взгляд. До стычки дело не дошло. — Погоди, щенок, — решил вожак, — попомнишь свое заступничество». Но сказал миролюбиво:
— И то ладно. Сама скоро помрет. Свяжите ее покрепче.
Цыгане скрутили старой бурятке руки веревкой, занесли в юрту, выскочили оттуда, опасливо поглядывая то на Кулака-Могилу, то на Митьку, как бы примеряясь: к какому табору пристать.
«С волками жить — по-волчьи выть», — невесело подумал Митька, получив приказ резать овец.
Провизия теперь есть. Можно сворачивать с Унги в тайгу, пробиваться к Саянам в гольцы, где Кулак-Могила рассчитывал вдали от жилых поселений и людей перезимовать со своей группой в охотничьем зимовье, а по весне выйти на Московский тракт и удрать в Россию. Много еще замыслов было у вожака шайки, но ими он не делился даже с Митькой, хотя изо всей группы признавал равным только его одного.
«Можно было бы помолодцевать на пару с Митькой в тайге, кабы норову был не ершистого, — думал Кулак-Могила. — Мало ли там охотничков с пушниной да старателей с золотишком просятся на мушку… Поживем — увидим, авось обомнется парень».