Особенно досаждал гнус: лез в глаза, рот, нос, уши, за шиворот. Укусы мошки стало терпеть невмоготу. Митька надрал бересты и выгнал из нее жидкий деготь.
— Мажь, батя, лицо и руки, — подал он Кулаку-Могиле чуман с дегтем.
Беглецы выкрасились так, что их не узнать бы и близким. Только белые зубы Митьки да рыжие усы Кулака-Могилы выделялись на темно-коричневом фоне обезображенных лиц.
— Волк и медведь не умываючись здоровы живут, — успокоил Митька спутника, когда тот разглядывал свое отражение в ручье.
— Помалкивай уж, медведушка, — нехотя отшутился Кулак-Могила.
Гнус отступился. Идти стало легче.
Лето было на исходе. Скупым неласковым теплом согревало еще оно в редкие солнечные дни. По ночам, завернувшись в короткие звериные шкуры и тесно прижавшись друг к другу, Митька и Кулак-Могила лежали на земле, прокаленной костром и жаркими углями, и подолгу не могли уснуть. Бессонницу выдавало прерывистое дыхание, досадливый скрип зубов, неловкие взмахи рук, отгоняющих невидимых насекомых. В ходьбе и на отдыхе разговаривали мало. Перекидывались только словами, без которых нельзя обойтись. Митька никогда не отличался красноречием, а Кулак-Могила на привале у костра обычно погружался в глубокие думы, из которых выводил его Митька, когда подбрасывал сушняк в огонь или разгребал костер для ночлега.
О чем думал К. улак-Могила, Митьку не интересовало. С самого начала затянувшегося таежного похода он прирожденным чутьем уловил, что дороги у них с этим бандюком разные. И только вынужденно, по необходимости старый каторжник следует за ним в глубь тайги, не надеясь выбраться самостоятельно из дальних, неведомых ему мест хотя бы в ближайшее поселение. И чем дальше забирались они в Тургннские Альпы, тем беспокойнее вел себя Кулак-Могила, тревожно оглядываясь на пройденный путь, с каждым шагом отдалявшим его от возвращения в город.
Митька ничему не привык удивляться. И даже когда Кулак-Могила стал его расспрашивать, как найти дорогу обратно, он не уловил в его вопросах злого умысла.
— Обратно иттить оно всегда легше, чем вперед, — ответил он, не вдаваясь в подробности, считая, что это простая истина, которая не требует разъяснения.
— Кому как, — усомнился Кулак-Могила, — я так на первой версте заблукаю.
— А для ча на земле дерева, а на небе солнце? — задал непонятный вопрос Митька.
— Ну как для ча? Все это господом богом дано человеку для жизни, для отдыха и тепла.
— Так-то оно так, — наполовину согласился Митька, — но еще и для того, чтобы не заблудиться в лесу. Сейчас мы идем в Тургу, солнце у нас по утрам обочь справа. А обратно иттить, гляди чтобы оно левый бок пригревало.