Но при этом одни воевали, потому что стремились поработить тех, кому завидовали и кого ненавидели, и завладеть их бескрайними просторами и природными богатствами, а другие воевали, чтобы одолеть этих злобных и завистливых агрессоров и навсегда отбить у них охоту зариться на чужое добро и кого-либо порабощать…
С каждым новым апрельским днём Александр всё сильней испытывал тоску по своей Клавушке и всё чаще смотрел на её фотографию, вспоминая, как жарко жена обнимала, гладила его по голове и шептала нежные слова:
— Любимый мой, хороший, родной мой Сашенька… Ты только мой, только мой…
От этих слов и от этой ласки ему хотелось совершить что-нибудь безумно-хорошее и грандиозное…
На передовой в основном царило затишье, которое изредка ненадолго нарушалось то с одной, то с другой стороны артиллерийскими или миномётными обстрелами или просто перестрелками. Но одновременно началась и настоящая снайперская война. Практически каждый день от выстрелов вражеских снайперов полк нёс потери, и сидящие в окопах уже боялись лишний раз высовываться, чтобы не схлопотать пулю в голову.
Наши снайперы тоже без дела не сидели. Александр ещё раньше слышал, что при армии создан целый отдельный снайперский батальон, а тут эти «меткие стрелки» стали появляться на передовой — хмурые и молчаливые мужики, одетые в такие же маскхалаты, как у разведки, и ходившие по одному или группами по двое. Помимо отстрела немецких солдат и офицеров, они вступили в борьбу со своими прямыми соперниками с противной стороны, устраивая с ними своего рода дуэли, в которых побеждал тот, кто метче, умней и терпеливей…
В этот период участились политзанятия, партийные и комсомольские собрания. Бойцы и командиры читали «Красную звезду», «Правду» и «Боевую пограничную» — газету, издававшуюся управлением тыла Центрального фронта. Только пресса эта всё время запаздывала, как минимум, на неделю.
Бездействие изматывало морально, и многим уже хотелось, чтобы побыстрее началось дальнейшее наступление, но ходили упорные слухи, что до лета никаких активных боевых действий не предвидится. Так что всем приходилось заниматься обычной армейской рутиной…
В один из таких относительно спокойных, докучливых дней Александра опять вызвал к себе полковой особист, который теперь обосновался в землянке.
— Здорово, лейтенант. — Южаков протянул ему руку, словно старому знакомому. — Рад видеть тебя живым.
Его видимое радушие настораживало, но, на удивление, казалось искренним. Было не похоже, что лейтенант госбезопасности притворяется.
— Садись, чайком угощу. У меня настоящий грузинский.