Он остановился примерно посередине между позициями пограничников и басмачей и, сбросив свой тяжёлый ватный чапан>[21], вытащил из ножен висевший на поясе нож с прямым треугольным лезвием.
— Чура, — громко сказал Ларионов. — Афганский боевой нож. Отличная штука… если в умелых руках.
Нарожный тоже встал, снял и аккуратно положил на камень куртку и шапку, затем пошёл к басмачу, держа в правой руке штык-нож от СВТ. Он остановился в нескольких шагах от бандита, который был на полголовы выше политрука и гораздо шире в плечах.
— Неужто сдюжит Иваныч? — невольно спросил вслух Семён, но ему никто не ответил.
Все замерли, наблюдая за происходящим.
Басмач что-то тихо сказал Нарожному и, ухмыльнувшись, провёл перед своим горлом лезвием ножа, показывая, какая участь ждёт пограничника. Очевидно, он был полностью уверен в том, что одержит победу, и даже не допускал мысли о поражении.
Политрук так же тихо ответил, и лицо бандита перекосилось от гнева. Здоровяк принял боевую стойку, держа нож лезвием вверх, а потом с неожиданной лёгкостью и проворством бросился на Нарожного и нанёс ему короткий, прямой удар в грудь.
Семён вздрогнул — ему показалось, что произошло ужасное. Но в следующую секунду он с облегчением вздохнул, увидев, как политрук, живой и невредимый, уклонившись от разящего удара, в свою очередь атаковал врага. Басмач тоже сумел увернуться, и теперь оба стали действовать более осторожно, убедившись, что с наскока ничего не выйдет.
Противники закружили друг перед другом, периодически делая выпады и нанося удары из разных положений. При этом, меняя хват, они били то снизу, то сверху, упорно выискивая друг у друга слабые места в обороне. Клинки ножей порой громко звенели при соприкосновении. Всё это напоминало некий жуткий первобытный танец смерти. Чувствовалось, что каждый из бойцов прошёл неплохую подготовку и достаточно опытен в ножевом бое. Вполне возможно, у басмача были хорошие английские или немецкие инструкторы.
Неожиданно Нарожный сделал вооружённой рукой какое-то сложное, молниеносное движение. Басмач выронил нож и прижал к груди раненую руку, буравя пограничника взглядом, полным лютой ненависти.
— Ты проиграл. Сдавайся. — Политрук наклонился, чтобы подобрать чужое оружие.
В этот момент басмач левой рукой выхватил из-за голенища сапога другой нож — с широким и кривым лезвием — и бросился на Нарожного. Не ожидавший такого коварства политрук метнулся в сторону, но при этом оступился и упал, выронив штык-нож.
Бандит, извергнув из глотки звериный рык, прыгнул к упавшему и, приставив к его горлу нож, поставил политрука на колени.