Промучившись еще какое-то время, уснул. Днем камера превращалась в раскаленную душегубку — солнце било в упор, стекла в окне не было, да оно и не спасло бы. Невозможно было есть, спать, разговаривать — только лежать, с трудом втягивая плотный, горячий воздух, и мечтать о ночной прохладе…
Услышав лязг засова, вскочил. Вошел Кидальчик, прижимая обе руки к боку, и прихрамывая. Я бросился к нему.
Раньше меня несколько тяготила навязчивая доброжелательность и болтливость сокамерника. Теперь я понимал, почему он так себя вел… Три месяца ни от кого доброго слова, знака внимания — ничего. Мы — головоломки для изучения, подопытные крысы…
Сейчас, спустя месяц, я испытывал к Кидальчику не менее теплые чувства, чем он ко мне.
Деля на двоих ад душегубки, неизвестности, постоянного ощущения близкой смерти, мы стали друг для друга опорой, без которой возможно, сошли бы с ума.
— Что с вами? Вы не говорили, что вас тоже куда-то водят…
Он только взглянул на меня исподлобья, и, кряхтя, начал опускаться на свою циновку. Да. Он прав. Я был слишком поглощен своими горестями для того, чтобы интересоваться чужими.
— Не пугайте меня, пожалуйста!
— Ничего страшного. Сам виноват. Заживет, до свадьбы.
— Мне бы вашу уверенность.
Я и вправду сильно испугался. Вид у старика был еще более серый, чем обычно. Глаза тусклые, борода свалялась, в углу рта запеклась кровь.
— Вы, молодой человек, — не еврей.
— А это здесь причем? — я помог ему опуститься на циновку, бережно поддерживая под локти. Затем скатал свою постель в валик, подсунул ему под спину, ощущая себя маленьким мальчиком, у которого вдруг заболел любимый дедушка.
— Нам приходилось надеяться на лучшее и в гораздо худших обстоятельствах…
— Что они сделали?
Я прикинул, как бы половчее напасть на охранников, когда они принесут еду.
— Не горячитесь, друг мой. Это не поможет. — он в очередной раз угадал мои мысли.
— А что поможет? — старик дернул плечом, скривился, и стал медленно, боком, сползать на циновку.
— Расскажите лучше, как прошел ваш день…
Я принес бутылку с водой, помог ему напиться, потом сел рядом. За окном стояла ночь. Было всё так же непереносимо жарко, но хоть глаза не слепило. Утерев пот рукавом, я откинулся на стену и закрыл глаза.
— Даже не знаю, что и думать. Играл в игры. По сравнению с прошлыми ночами — просто рай…
Про свою истерику во дворе я решил не рассказывать. К тому же, он мог и сам её наблюдать, из окна камеры…
— Очень интересно. Продолжайте.
— Ну, например — наперсток. Знаете?
— Как не знать…
— По моему, они сдались. — это была догадка, но, на мой взгляд, удачная. — Перестали гонять меня по лезвию, пинать, чтобы я «щелкнул»… И игры — последнее испытание. Надеюсь, я их разочаровал…