— Как скоро после аварии ваша память стала поверхностной?
— Это случилось в больнице, сразу после наркоза. После этого, чётких воспоминаний уже не было. Только мутные впечатления, обрывки.
Ощущение, что я знала этого человека или место, и несвязанные дезориентирующие вспышки образов.
— Дезориентирующие? — переспросил я.
— Да. Выбрав одну вспышку, пытаюсь вспомнить больше, но в итоге, остаюсь только лишь с сильнейшей головной болью. Мой врач полагает, что это нечто посттравматическое. А иногда, я дохожу до точки, когда мой разум становится, словно чистый лист бумаги или будто вижу пустую кирпичную стену.
Снова киваю. — Понимаю. А что насчет снов? Вы видите его во сне?
Она нахмурилась. — Не совсем. Но, я вижу, повторяющийся сон. В нём, я иду вниз по темному коридору. Думаю, что это восточное крыло зала Мальборо, нашего семейного дома, но не уверена. Мне кажется, что во сне я много моложе, потому что мои босые ноги очень малы, а ногти на пальцах покрыты розовым лаком, но они грязные и накрашены кое-как.
Неосознанно она обняла себя. — Подойдя к двери, я неожиданно начинаю испытывать чувство обреченности. Хочу развернуться и уйти, но не могу. Всё моё тело пронизывает страх — я дрожу. Боюсь, что меня стошнит, но поворачиваю ручку и открываю дверь.
Она поднимает дрожащую руку и потирает затылок, будто приглаживает вставшие дыбом волоски на задней части шеи.
— Я оказываюсь в неокрашенной, с голым полом, пустой комнате. В ней ничего нет, кроме кресла-качалки, которое раскачивается само по себе. Так если бы ее кто-то только что качнул. Я чувствую немой ужас, витающий в воздухе, что-то очень плохое случилось в этой комнате. В этот момент, я просыпаюсь в холодном поту, испуганная, растерянная, и создается ощущение, что я в страшной опасности.
Я удивленно уставился на неё. Все было вовсе не так, как казалось мне сначала.
— Посещаете ли вы психиатра?
— Да. Я вижусь с доктором Гринхолф раз в неделю.
— Ясно. И последний вопрос. Как вы себя почувствовали, когда впервые увидели свою семью?
Она смущенно заерзала в кресле. — Не знаю. Я едва могла поверить, когда они сказали, что были моей семьей.
— Почему?
— Это покажется странным.
— В каком смысле?
Непонятное выражение промелькнуло на ее лице. Она сцепила руки на коленях.
— Боюсь, вы сочтете меня жутко неблагодарной.
— Доверьтесь мне.
Она облизнула губы и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
— Потому что я не чувствовала любви к ним вообще… и не имело значения, что они говорили мне или делали.