Такой серьёзный разговор вообще затеялся меж ними впервые. И единственное, что чуток мешало им — это тополиный пух, который помаленьку всё-таки летал и лез в нос, несмотря на полное безветрие.
Небо на востоке из золотистого стало нежно-зелёным, наверху засинело.
— Вот ты как мыслишь: отчего столько погани, столько мрака меле людей? Господь учит, учит, велит, взывает, попы каждый день глаголят, поют, каждая молитва наставляет, все каждодневно долбят точно дятлы: бу-бу-бу! не укради! не обмани! не пожелай! не прелюбодействуй! — а кругом погань, и дрянь, и мрак, мрак, и дрянь, и погань! И сколько!!
— А дьявол-то! Он ведь тоже не спит — забыл?
— Не забыл. Я не про дьяволские штуки — это ясно. Я про другое. Ты посмотри: ты бывал в дальних краях, в деревнях и сёлах — все из избы ушли, дверь не заперли, а только поставили к ней снаружи палку — нас, мол, никого нет. И никто никогда не взойдёт без хозяина. Воровства нет совсем. А когда случится — вора беспременно быстро поймают и порешат. Сами, до смерти, без никакой власти и судов. Своим судом. Знаешь? И как чужого встречают, привечают, знаешь. А коль глянется человек, да ещё через чарочку, взаправду ведь русский мужик последнюю рубаху с себя снимет и отдаст и по гроб сердечнейшим тебе будет другом. И только ведь власть любую встречают на Руси плохо, начиная с боярина-вотчинника володетеля, с дворян и всех иных чинов властных, распоряжающихся. Потому что они у нас только берут, обирают, грабят, надругаются, истязают и кабалят, гнут и гнут без всякого удержу и совести. И где их больше, властей-то наших, тем больше зла и погани и нечисти. В городах, конечно. Знаешь! Всё зло от неё течёт, растекается по Руси — от власти. И всех других именно она заражает этим — власть! Всё больше и больше заражает, потому что уж больно русские добры, больно сильны, крепки, щедры да терпеливы — кто бы на них ни уселся, кто бы ни оседлал, ни погонял и ни пил кровь их. Всё терпят! Выживем-де! Совсем незлобивы! Какая бы собака ни правила, ни измывалась — всё терпят! Слышал, только при Петре Великом и был укорот этим грабежам властей, наместникам головы рубил, князьям. Однако он же и немчуры в Россию наволок без счету, которая ещё хуже. Всё зло у нас сверху течёт, растекается. Я лишь в приказе это и понял. Пришёл-то, думал: погань, зло, неправды главные буду из жизни рвать, выводить, а главные-то, оказалось, вовсе не они...
Чай тоже так и не пил. Снова замолчав, задумчиво поглядел на розовато тлеющую трубку, которую раскурил Напеин, потом попросил затянуться, тот дал, Иван пососал её медленно, с удовольствием, и дым выпускал медленно, с блаженно просиявшим лицом, полуприкрыв глаза. Облегчённо длинно вздохнул, отдал трубку.