Коты эти были такие, что с ними опасались связываться даже собаки; здоровенные и сильные, коты в случае нападения немедленно объединялись в орду и обкладывали обидчика вкруговую по всем законам военной хитрости, а потом по команде старшого — мордатого, сизого, с притемью на спине носорога — шли в атаку. Бедный пес изворачивался и так и сяк, и выл обреченно, жалобно, зовя на подмогу, и лаял злобно, стараясь испугать круторожих нечестивцев, и харкал на них, и прыжки творил — ничего не проходило у кабысдоха. Он обязательно терпел поражение и покидал поле боя ободранным ровно наполовину, с голыми искусанными ногами, рваными ушами и окровавленной мордой — коты отделывали пса основательно. Они не боялись ни бога, ни черта, ни людей, ни собак, ни самолетов, ни мороза — если зима начинала лютовать, перемещались жить под землю, в подвалы, на теплые трубы коммуникаций, горланили и дрались, пели свои кошачьи песни, ругались и, как втайне подозревал Кузнецов, прикладывались к бутылке со спиртным — не может быть, чтобы добрейший директор дома не снабжал их этим.
Когда коты ломились сквозь кусты к добыче — одуревшему от полета голубю, плюхнувшемуся на землю отдышаться, либо к стайке снегирей, водившихся в здешних местах в большом изобилии и ощущающих потребность иногда побывать подле людей, но никак не рассчитывающих на кошачье нападение, то кусты трещали, будто под копытами коровьего стада; если они затевали бег наперегонки, то земля дрожала и глухо екала под их лапами. На крыше столовой у них находился свой наблюдательный пост, созданный невесть для каких целей. Любой пост, естественно, жив тем, что на нем установлено дежурство, и коты несли это дежурство с маниакальным упрямством, не оставляя НП ни на минуту, лазая туда по железной пожарной лестнице.
Несколько раз Кузнецов замечал, что коты в чем-то любят подражать людям. Однажды он увидел дымчатого волосана-толстяка с хамоватыми зелеными глазами, который улегся на оброненной кем-то зеленой фетровой шляпе. Но дело не в том, что он улегся, а в том, как улегся. Кот лежал на спине, закинув по-человечьи нога за ногу — вальяжная барская поза, и, подоткнув под голову одну лапу, другой лапой чесал себе лохматое пузо и урчал от удовольствия. Кузнецов долго хохотал, глядя на кота, вместе с ним хохотал какой-то усатый низенький драматург с точеным кавказским лицом, долго не мог успокоиться, подпрыгивал, мял ботинками землю, крутил восхищенно головой.
…Что-то день у него сегодня каким-то перевернутым получается, словно бы он — ветеран, пришедший на встречу с другими ветеранами только с одной целью — вспоминать прошлое.