Вернулся Игорек, принес две бутылки вина и семь шашлыков, по два на каждого члена компании и один для собаки.
— Как бы назвать собаку? — спросила Марина саму себя. Наверное, у нее еще с детства была привычка рассуждать вслух, говорить с собою.
— Назови ее Дружком, — хмыкнул Алешечка.
— Это слишком… слишком… — Марина пощелкала пальцами. — Слишком простонародно.
— О-о-о, салютуем, господа, шпагами при виде дворян! — попытался съерничать Игорь, но Марина так посмотрела на него, что он скис, уголки рта опустились, придав лицу обиженное, даже какое-то горестное выражение. Продолжая начатое, он машинально сделал изящное движение, будто в руке его действительно была зажата шпага, но когда он посмотрел на руку свою, на пальцы, по которым тек то ли жир, то ли уксус, которым смягчили мясо шашлыка, заразительно рассмеялся: в руке вместо шпаги была зажата гнутая алюминиевая проволока с на* саженными на нее несколькими кусками козлятины.
Собака, вторя, неожиданно улыбнулась, наклонила голову и улыбка стерлась с морды, когда взгляд коснулся платка, повязанного на шею, — собаку раздражала эта розовая тряпка с изображением дворцов, пахнущая духами, пудрой, женским телом, какими-то кремами. Кузнецов внимательно посмотрел на собаку, и у него вдруг мелькнула мысль, что собака эта — не собака вовсе, а волк. Во-олк! Ведь ныне в городах, особенно на окраинах, где много помоек, куда выбрасывают пищу, разные лакомые куски, живет много зверей — волки, лисы, хори, обитавшие когда-то в лесу, а теперь приблизившиеся к человеку, попытавшиеся понять его — и понявшие, в конце концов, не трогающие ничего из того, что окружает человека, — им достаточно объедков. Кузнецов даже как-то писал статью о таких зверях.
Городские волки не были опасны, а вот одичавшие, ушедшие в лес собаки сделались опасными. Если они соберутся в стаю, то много бед могут принести. Нападают на одиноких путников, на задумчивых грибников, ковыряющих прутиками в листве в поисках какого-нибудь подберезовика или короля грибов — белого, на заблудившихся школьников, собирающих гербарии. Волк не знает психологии человека, он только приспосабливается к «венцу природы», а собака прекрасно знает, человек со всеми своими вывертами, с ложной добротой и желанием непременно причинить боль познан ею до конца, он уже надоел ей и впервые за многие тысячелетия собака изменила хозяину. Вот это знание слабых мест человека и позволяет собаке нападать на него, кусать за ягодицы, впиваться зубами в глотку, перегрызать ключицы, кадык, кости.
Неужто этот волк из той самой опустившейся породы городских волков? Кузнецову сделалось жалко волка — слишком уж умный, доверчивый и обаятельный зверь.