Никто не узнает, как долго
Вой ветра над телом рыдает,
Пока, без заметного толка,
Я нож о бедро вытираю.
— А ещё это песня о том, что неплохо спросить себя, собираясь сразиться с Пустыней: не эту ли смертоносную силу ты любишь в том, кого любишь? Не этот ли страшный секрет приворожил твою душу — готовность отречься, забыть, уничтожить: чужое, непостижимое.
На середине фразы дрогнув, ломается голос, и вот, спадает личина: напротив сидит слепой бродячий певец — рот вот-вот готов растянуться в длинной ухмылке.
Фран не удивлена.
— Я никого не люблю, — хмуро заявляет она.
Её собеседник фыркает, потом принимает серьёзный вид и кивает.
— Мне-то можешь не говорить.
Девочка не замечает его веселья.
— Это Саад?
— Что скажешь, одно лицо? И не только лицо, дорогая. Я вижу всё больше сходства. Не пойму, почему, но меня это радует. Ты заметила? Есть и отличие.
— Нет.
— Не важно. У Саад были зелёные глаза.
Сет идёт дальше, наугад, осторожно нащупывая дорогу. Сквозь него проносится бешеный вихрь образов и картин, способный свести с ума любого — кроме таких, как он. Маг начинается с умения удерживать в памяти очень много вещей — и всё равно это слишком. Знакомый обряд встал на дыбы и ринулся вскачь — и стоит огромных усилий не дать себе свергнуться в пропасть. Сверни Сет немного в сторону — вот они, ответы на все вопросы. Но и сейчас вспышки чужой памяти порой затмевают, застят понимание цели пути — а впереди ещё один неведомый мир, опрокинутый в потустороннюю зеркальную бесконечность.
Наконец вот он, один из мостов, соединяющих Фран и Энтреа — сноп взметнувшихся искр переносит Сета через границу. На мгновение он чувствует себя словно муха на потолке — подвешенным вверх ногами, но потом звёздный лабиринт оказывается там, где надо, и течёт, омывая бёдра, изредка доплескивая до лица. Напрягая внимание, Сет находит нужную мерцающую прядь и следует за ней, не позволяя себя отвлечь игре переменчивых образов в глубинах чужой души. Нить ведёт в самое сердце тёмной раны, обезобразившей светоносную плоть звёздного водоворота.
Мимоходом Сет успевает заметить в мелькании прожитых мальчиком дней красивую строгую женщину с подведёнными глазами, луну над чёрной водой, выпущенную в небо пару голубей, отблески пламенных снов, сомнительного знакомца Фран с повязкой на зрячих глазах, и снова сны — разделённые пополам с сестрицей. Каждый из этих двоих — блестящая рыбка на остром крючке пронзительно-ярких видений, а где-то во тьме ждёт рыбак, но он, в свою очередь, тоже лишь чей-то улов. Упрямая рыбка-Фран хочет скинуть нахлебника, что присосался и кормится за её счёт, но по-настоящему её свобода в руках рыбака, а тот держит крепко, очень крепко. Сейчас, изнутри, еретик хорошо понимал, чем так манит, так тянет к себе Рдяный Царь (помимо действительно неодолимой роковой чувственной прелести) — надеждой осуществиться, раскрыться во всей полноте своего предназначения, на пределе возможностей проявить свой магический дар, в котором и есть вся жизнь настоящего мага.