Время тягостно тянулось, но видение не отпускало. Солнце поднялось выше и заиграло в крупной резьбе деревянной мебели и богатой зеркальной раме. Наконец, из логова Змея послышалось какое-то движение. Медленно и мучительно скрюченная фигура приподнялась, ощупывая лицо и шею, осторожно пробуя повернуть голову, судорожно, со стоном, вдыхая перед очередной болезненной попыткой. Один из хаотичных, на первый взгляд, бросков из стороны в сторону вынес изломанное тело к большому зеркалу, где страдальцу удалось слегка распрямиться, совладав с сотрясающим ознобом и уплывающим из-под ног полом.
Из зеркала глянул на Джеди Змей, — но, в отличие от Змея из предыдущего видения, цветущего, как бутон среди чужих мучений, этот Змей, похоже, изрядно хлебнул лиха. Вокруг рта осыпалась коричневая корка засохшей крови. Что-то странное было с шеей — она явно доставляла боль, распухла и побагровела. Тонкие девичьи пальцы скользили по коже, изучая телесный урон. Когда существо попыталось открыть рот, с трудом разлепив спёкшиеся от крови губы, Джеди почти удивился, не увидев так часто поминаемого в преданиях простонародья змеиного раздвоенного языка. Вместо этого он вспомнил приятеля из далёкого детства, свалившегося с лестницы и так страшно прикусившего язык, что больше месяца всей его едой были пропущенные через соломинку кисель и простокваша. Смахивало на то, что с Амей Коатом в придачу ко всему приключилось похожее несчастье. И это было так нелепо, что Джеди впервые испытал к змеёнышу какое-то подобие человеческого чувства.
Дальше видение стало обрывочным. Вот змеёныш пытается оттереть с лица засохшую корку. Он выглядит ощутимо бодрее, но красоты ему это не добавляет. Вот его вниманием завладел донёсшийся с улицы шум. Насторожились глаза, движения стали точней и быстрее. С треском отрывается кусок шёлковой материи, — Джеди поражается силе, вдруг появившейся в нежных руках и невольно жалеет дорогую красивую ткань. Змеёныш обматывает шёлк вокруг головы, пряча лицо, как делают в непогоду жители пустыни, — и направляется к выходу.
Последнее, что успевает увидеть художник — пламя пожара, уничтожающего оставленную хозяевами на произвол судьбы лавку вместе со всем недешёвым добром.
Сознание Энтреа напоминало сейчас огромный дом, полный запертых дверей.
Душа, испуганная и нагая, пробиралась на ощупь тёмными коридорами, надеясь найти что-то забытое — или хотя бы вспомнить о потере.
Иногда казалось, что невнятные голоса, доносящиеся откуда-то снаружи, могут в этом помочь.