Когда я влетаю в тренерскую и вижу Серафиму на длинной скамейке у стены, а рядом с ней Веру, прикладывающую что-то крупное к щеке девушки, то начинаю подозревать, что на сей раз произошло нечто совершенно другое, недоступное моему пониманию. Вера поднимает на меня глаза, бросает:
— Привет.
Хотя мы сегодня вроде бы уже виделись, я киваю, не отрывая взгляда от бледного лица Серафимы, которая сидит неподвижно, привалившись спиной к стене. Из-за чудовищного количества косметики ее закрытые глаза кажутся двумя бездонными провалами на белом лице.
— Миш, ей нужно в больницу, — говорит Вера, и лишь после того, как она называет меня по имени, Серафима открывает глаза, безошибочно останавливая на мне свой взгляд.
— Что случилось? — стараясь подавить тревогу, я преодолеваю разделяющее нас расстояние и опускаюсь на корточках возле нее, только теперь замечая прозрачные темные дорожки на ее впалых щеках. Моя рука ложится на ее обтянутое черным колено, что, конечно, не ускользает от внимания глазастой Веры.
Не говоря ни слова, Фима смотрит на искрящуюся любопытством девушку, затем переводит взгляд на меня, и я без слов понимаю то, что она хочет сказать.
— Вера, — поднимаюсь и накрываю ладонью ее ладонь, забирая влажную марлевую нашлепку, которую девушка все еще прижимала к щеке Фимы. — Спасибо. Мы разберемся.
Покидать тренерскую Вера явно не хочет, но под моим взглядом поднимается со скамейки и очень медленно идет к двери, где оборачивается и предпринимает неудачную попытку предложить свою помощь, от которой я лишь отмахиваюсь. Наконец, мы остаемся вдвоем с Серафимой. Я с трепетной осторожностью отвожу пропитанную кровью марлю от ее лица и рассматриваю рану, неглубокую, просто легкий порез, в точности копирующий расположение ее старого шрама. Кожа вокруг него перепачкана кровью, и один вид этих ржавых подтеков внезапно приводит меня в состояние бесконтрольной ярости. Будь Фима трижды сумасшедшей, она не смогла бы сделать этого самостоятельно…
Стараясь держать себя в руках, я снова зажимаю марлей ее щеку, кое-как прижимаю Серафиму к себе и спрашиваю хрипло, зарываясь подбородком в ее густые волосы:
— Кто это сделал? — прежде, чем она раскрывает рот, отвечаю сам себе же. — Ты не знаешь. Разумеется, ты не знаешь.
И обвиваю руками ее подрагивающее тело еще сильнее, не обращая внимания ни на что, просто зная, что не могу, не должен ее отпускать, пока она вдруг не упирается ладонью мне в грудь, пытаясь отвоевать себе немного свободного пространства.
— Я не знала, куда мне еще идти. Я бы никогда не пришла к тебе на работу, Миш. Но я больше не знаю никаких других адресов, а оставаться там и дальше было выше моих сил…