— Что же, по-вашему, им движет?
— То, что я неизменно вижу в вашем взгляде, едва в поле вашего зрения появляется моя дочь. Страсть. Мотив, древний, как сам мир. Не случись в жизни моей дочери этой кошмарной истории, все у нее сложилось бы совершенно по-другому, а главное… Моя девочка из другого круга. Она никогда, ни при каких обстоятельствах не обратила бы внимания на человека вроде вас, — подчеркивает Анатолий Степанович, и я замечаю, как Юра при этих словах удовлетворенно скалится.
— По-вашему, я из тех психов, которым легче довести девушку до сумасшествия, чтобы получить ее?
— Для вас, — снова подчеркивает мужчина, — это, пожалуй, едва ли не единственный способ добиться желаемого. Нам хорошо известна ваша история. После того, как ваша мать погибла у вас на глазах, все ваши мечты о спортивной карьере обратились прахом. Вместо того, чтобы сконцентрироваться на своей желанной цели обрести успех на спортивном поприще, вы пустились во все тяжкие, наверняка пытаясь вытравить из своей головы образ умирающей матери, — его слова бьют точно в намеченную цель, но я не поддаюсь, делая вид, что меня все это никак не касается, слушаю дальше. — Что мы наблюдаем в печальной веренице событий вашей жизни на тот момент? Приводы в полицию, пьяные драки, конфликты с семьей и друзьями, бесконечный поток жалоб от посторонних людей, участие в подпольных боях без правил… И это тот самый подающий надежды спортсмен, сын самого Алексея Вершинина? — я усмехаюсь краем губ, никак это не комментируя. — Что, пар некуда было выпустить?
— Ну, почему же? — неторопливо складываю пальцы в замок перед собой и широко улыбаюсь. — Устав от бесконечных метаний и того, что у меня никак не получается схватить смысл жизни за пестрый хвост, я решил выйти на новый уровень и для начала похитил вашу дочь, чья небесная красота заставила меня позабыть о том, что существуют куда более подходящие методы знакомства с красивыми девушками. Пусть даже они из… другого круга и при обычных обстоятельствах вряд ли снизойдут до простого обмена приветствиями с кем-то вроде меня.
С пару минут не происходит совершенно ничего. Я по-прежнему лучезарно улыбаюсь, не сводя взгляда с отца Фимы и гадая попутно, сам он мне врежет, или даст соответствующее указание Юре, а мужчина, напротив, сурово хмурит у переносицы брови, и направление его мыслей остается для меня недостижимой загадкой. Жаль, я уже почти созрел для нового конфликта с его немногословным псом. Но в конце концов отец Серафимы качает головой, отходит от меня на шаг и, подняв взгляд на изображающего предмет мебели Юру, машет тому рукой со словами: