Позже я узнал, что Президент Буш сразу после своего объявления позвонил Гонсалесу и предложил тому позвонить мне. В то время я этого не понимал, но после того, что я узнал — и о чём не рассказал — из больничной сцены с Эшкрофтом, в глазах администрации Буша я был чем-то вроде заряженного пистолета, который мог выстрелить в любой момент. Так как я был заряженным оружием, они осторожно обращались со мной, но мне было очевидно, что служить заместителем Гонсалеса для меня было неправильно. Весной 2005 года я объявил, что в августе ухожу. Я рассуждал, что у нас был новый генеральный прокурор, которому нужен свой собственный заместитель. Я устал и был разочарован выбором моего нового босса. Без поддержки Эшкрофта у меня не хватало духу для, несомненно, новых проигрышных битв с администрацией. Что важнее, моя финансовая ситуация не улучшилась, а наш старший отправлялся в колледж. Настало время уходить. Я направил президенту своё прошение об отставке, вступавшее в силу в августе, чтобы обеспечить ответственный переходный период.
Как раз когда я собирался уходить из Министерства юстиции, вице-президент Чейни стал склонять Гонсалеса выпустить два оставшихся заключения, которые ему были нужны по политике допросов. Вдобавок к новому генеральному прокурору, Министерство юстиции также получило нового исполняющего обязанности главы Юрисконсультской службы, яркого и приветливого юриста по имени Стивен Брэдбери. Стив, у которого не было опыта в вопросах национальной безопасности, хотел быть официально номинированным на эту работу, и его подталкивали к тому, чтобы выпустить эти два заключения в том виде, который устраивал сторонников Чейни. Мы с Патриком Филбином были разочарованы, увидев, что его заключения были чрезмерно обобщёнными, не привязанными к конкретным примерам, и, по нашему мнению, глубоко безответственными.
Мы предложили Брэдбери рассмотреть фактическое недавнее дело человека, которого допрашивало ЦРУ. Мы знали о террористе, недавно находившемся в тюрьме ЦРУ, и чьи допросы были окончены. Мы предложили, чтобы он в точности описал, что делали с этим пленником, а затем написал заключение, не пересекала ли комбинация действий правовой порог в данном конкретном реальном примере. Это было единственным способом ответственно подойти к выдаче заключения. И, когда он так и поступил, данное реальное дело, учитывая всё, что мы поняли, делали с этим парнем, оказалось тем самым, в котором мы не посчитали, что всё могло вылиться в серьёзную боль или страдания, как определял их статут, и этот статут интерпретировало Министерство юстиции, пусть даже любой в здравом уме сказал бы, что этого человека пытали. Но даже если это заключение скорее одобряло то, что делали с тем пленником, это было не то, чего хотел вице-президент. Он хотел, чтобы Брэдбери разрешил легальность гипотетического сценария — «типичного» допроса — а не того, что ЦРУ в действительности делало с настоящими людьми.