– Как правило, лучшими друзьями и подругами обзаводятся на первом году учебы, – отвечает Тина. – Потом число подруг только уменьшается. Но, как это часто бывает, после школы… все мы разлетелись кто куда. Виделись редко.
– Все нормально, Тина! – подаю я голос. – Я знаю, что сильно изменилась. Можешь не щадить моего самолюбия.
– Ничего ты не изменилась! – бурно протестует Тина. – Какой была, такой и осталась. А ты всегда была такой… Словом, я восхищалась твоей стабильностью. Ты всегда занималась только тем, что тебя интересовало. И тебе было наплевать на все школьные правила и регламенты.
Тина жестом предлагает войти в открытую дверь. Входим и сразу же усаживаемся в два кожаных кресла прямо напротив ее рабочего стола. За спиной Тины открывается вид на город и огромное небо до самого горизонта.
– Ты повзрослела гораздо раньше нас, – продолжает она свой монолог. – Тебя мало занимали наши подростковые развлечения, всякие там танцульки, вечеринки, клубы. – Тина умолкает и задумывается на минуту. – Хотя в классе седьмом-восьмом ты была у нас самой настоящей звездой. Главной солисткой в нашем хоровом кружке. А потом все бросила. Перестала ходить на репетиции. Все это тебе разонравилось, что ли. И дальше если уже и пела когда, то только в случаях крайней необходимости. А ведь пение было для тебя всем. Ты могла петь даже во сне.
Правда!
Тина весело смеется.
– А ты знала моего отца? – спрашиваю я, даже не задумываясь. Но ведь Лив просила меня пересмотреть свое отношение к родителям. Даже умоляла. А что, если во мне не случилось никаких перемен? И экстравагантный берет – это всего лишь витрина, за которой ничего нет.
– Не очень хорошо, – отвечает Тина несколько натянуто, и ее лицо заметно мрачнеет. – Конечно, мы все знали о его существовании, но он нечасто мелькал на нашем горизонте. После нашей с тобой встречи в пиццерии я позвонила маме и тоже поинтересовалась у нее о твоем отце. Потому что я не могла его даже вспомнить, и это удивляло. Мама сказала, что твои родители до последнего тщательно скрывали от всех, что у них в семье разлад. А потом он взял и ушел от вас. Еще вчера был дома, с вами, а на следующий день его и след уже простыл. Она добавила, что после этого твоя мать словно немного помешалась.
Я вижу, как глаза Тины округляются от ужаса.
– О черт! Что я несу! Нет чтобы язык прикусить. У меня порой случается самое настоящее словесное недержание.
– Я это уже заметила, – отвечаю я почти великодушным тоном. – Продолжай! Я на тебя не обижаюсь.
– Кое-что мне мама рассказала из того, что ты, быть может, и не знаешь. То есть знала когда-то, а теперь забыла. А может, и не знала…