– Так ты полагаешь, что жена всегда в курсе того, что вытворяет ее муж? – спрашиваю я ровным тоном. – Довольно странное заявление, тебе не кажется? То есть, по-твоему, я должна была знать о Питере. И не просто знать, но и помешать ему спать с этой красоткой Джинджер.
– Ах, Нелли Маргарет! Прошу, не лови меня на слове. И пожалуйста, не переводи разговор на личности. Повторяю еще раз. Я бы знала. И потом, все эти сплетни не имеют никакого отношения ни к тебе, ни к Питеру. Если он был уж таким заботливым и внимательным отцом, что даже явился на твой выпускной, – еще один раздраженный вздох в трубке, – то подумай сама хорошенько! Почему же он не объявился сейчас, после всего, что с тобой случилось? Коль скоро, по-твоему, он так о тебе печется…
Что-то острое вонзается в мою грудь. Сильная боль, мешающая сделать полноценный вдох. Сердце!
– Да? – говорю я, потому что это единственное, что я могу вымолвить. А ведь и в самом деле. Мне как-то и в голову не приходило до сего момента, что отец никак не отреагировал на случившуюся трагедию. И сейчас его тоже нет рядом со мной. То есть он никак не выказал своих чувств ко мне даже после… после всего этого кошмара.
– Послушай! – верещит мама в трубку. – Я всегда несу всякую чушь, когда на взводе. Твоя сестра Рори, кстати, унаследовала эту нехорошую привычку от меня. Тоже болтает много лишнего. Мы обе не умеем держать язык за зубами, когда это надо. Прости! Мне не стоило говорить так. – Короткая пауза. – Но раз я все же сказала, то будем считать сегодняшний разговор своеобразным катарсисом в наших отношениях. Дорогая, повторяю снова и снова. Пусть все идет как идет. Не вороши прошлого. И ему тоже позволь жить, как ему заблагорассудится. Ушел, пусть идет себе на все четыре стороны. Процесс твоей реабилитации протекает просто великолепно. Ты с каждым днем крепнешь и обретаешь вкус к жизни, твоя семейная жизнь тоже мало-помалу налаживается. Ты вернулась в галерею. По-моему, жизнь прекрасна. Зачем желать лучшего?
Я молча киваю и молча отключаюсь. Не хочу, чтобы мама услышала слезы в моем голосе. Потом отшвыриваю от себя тетрадь с рисунками, ту самую, которая, по словам Джаспера, должна была стать путеводителем в мир моего отца. Тетрадь летит на пол, громко хлопается и раскрывается. Сейчас она похожа на рыбу, выброшенную на сушу.
Надо было больше доверять своему внутреннему голосу, думаю я. Я должна ненавидеть отца, так подсказывают мне мои инстинкты. Должна вычеркнуть его из своей жизни окончательно. Да и зачем мне отец, когда я уже выросла и у меня своя собственная жизнь?