— Где Анна, где дети? — тяжело дыша, спросил Верховцев.
— Погибли! И мои все погибли! Я едва выбежала из дому. Какой ужас!.. Какой ужас!..
Давно увез поезд обезумевшую от горя женщину, а Верховцев все стоял на перроне, словно там вместе с хвостовым огоньком последнего вагона навсегда погасла во тьме еще теплившаяся надежда. Вернувшись в госпиталь, сложил вещи и потребовал, чтобы его немедленно выписали. Начальник вскипел, раскричался, даже стукнул по столу кулаком. Но Верховцев таким тоном сказал: «Я должен быть там!» — что начальник внимательно посмотрел на стоящего перед ним капитана и молча подписал направление.
В штабе армии Алексею Верховцеву сообщили, что ему присвоено очередное воинское звание «майор» и он назначен командиром стрелкового батальона. В ту же ночь майор Верховцев отбыл к новому месту службы.
Война ушла на восток. Затихала, удалялась и наконец смолкла канонада, дочадили пожарища, притрушенные сизым пеплом, разнес ветер сладковатый смрад мертвечины. Тишина, как туча, нависла над Беленцом.
Только шоссе гремело день и ночь: неслись машины — бронированные, грузовые, санитарные; с надрывным скрежетом и лязгом, дыша жарким чадом, тянулись к фронту танки. Ночное небо рвал рев тяжелых моторов — говорили, что это немецкие самолеты летают бомбить Москву.
Гитлеровцы редко заглядывали в Беленец. Свернет с шоссе какая-нибудь нестроевая команда, половят солдаты кур, найдут в заброшенной баньке спрятанное незадачливой хозяйкой сало, погоняются за девчатами — и снова тихо и безлюдно, как на погосте.
Жилось голодно, тоскливо. Анна и Марыся ходили в поле выбирать картофель, надрываясь, носили мешки и радовались: хоть толченка будет зимой. Нашли в подполье старые прадедовские жернова и приладились молоть зерно. Из грубой — хлопьями — муки пекли лепешки.
По вечерам сидели без огня. Марыся больше молчала, а Анна мечтательно говорила о том, как будет хорошо, когда окончится война и все пойдет по-старому.
— Наши сильней фашистов, мама? — спрашивал Юрик.
— Сильней, сынок. Никто нас не победит. Никогда!
Немцы взяли Смоленск, Вязьму, Можайск… Было страшно думать об этом. Встречаясь у колодцев, бабы сердито тарахтели ведрами, не пряча заплаканных глаз. Там, на востоке, у каждой был муж, брат, сын… Наперекор всему Анна твердила:
— Все равно наши разобьют немцев. Все равно!
Так она говорила, так думала. Иначе не могло быть. Иначе конец всему. Смерть!
Но когда в хмурый осенний день в хату вбежала соседка тетя Фрося и истошно крикнула: «Фрицы Москву взяли!» — Анна опустилась на лавку.