Я так и сидела, тяжело дыша, когда в комнату вошел Оуэн. Он вытерся и надел свою одежду, но его грудь была еще мокрой – футболка липла к ней – а с его волос стекала вода и оставляла темные пятна на плечах.
– Спасибо, – сказал он.
– Пожалуйста.
Руби никогда не стала бы говорить таким голосом с мальчишкой. Руби не предложила бы ему свое чистое полотенце и не позволила бы воспользоваться своим куском эвкалиптового мыла, тем более тем же, которым сама мылась этим утром. Руби не сидела бы на кровати и не смотрела на свои руки. Руби не краснела бы у него на глазах – для нее это было бы как бежать с ним по холму наперегонки, напрягаясь из-за всех сил, и в самый последний момент сдасться и позволить ему выиграть.
Я выдала себя с головой. А Руби всегда говорила мне, что парням нужно оставлять загадку. Никогда они не должны знать, чем обернется ночь, потому что – и тут она толкала меня в грудь, в самый центр – вся власть в твоих руках. Это твоя ночь, не его.
Но с Оуэном я потеряла всякий контроль над собой. С той самой минуты, как разрешила ему переступить через ворота.
Волосы свисали ему на лицо, сейчас почти коричневые. Он не знал, как долго мне нравился. Еще до того, как у него был ирокез, до того, как он сделал стрижку «канадка», даже до того, как однажды побрился наголо. Он нравился мне, когда его волосы были коричневыми, обычными, и, может, Оуэн даже не помнил этого цвета, зато его помнила я. И он нравился мне с зелеными волосами. И с красными, которые потом выцвели до розового. Теперь кончики его волос были голубыми, бледно-бледно голубыми, словно он покрасил их сто лет назад и со временем краска смылась. Словно за те два года, что меня не было, он покрасил их в синий и с тех пор не парился перекрашивать – словно то время, пока я жила в другом месте, отпечаталось в его волосах.
– Мне позвонить другу, чтобы забрал меня? – спросил Оуэн. – Или…
Я покачала головой, имея в виду, что он может остаться.
– Мне… закрыть дверь?
– Да. Замка нет, но да.
Оуэн вставил дверь в дверной проем и обернулся на меня, чтобы убедиться, что сделал все правильно. Но потом момент был разрушен, потому что он сел рядом со мной на кровать и достал чашечку, полную марихуаны, которая только и ждала, чтобы ее подожгли. Я тут же увидела его таким, каким он был на самом деле: большое ничто, которое считало себя особенным, – а потом моргнула и увидела то, что видела юная я: красивого беспечного мальчишку, который считал, что ему никто не нужен и к которому меня почему-то тянуло; и мне стало интересно, что из этого получится.