А значит, если мы уедем, он рассыплется в прах.
– Нам нужны припасы, – сказала Руби, оставляя грязные следы по всей кухне. – Мы проведем ночь наверху и не будем спускаться. Так, на всякий случай.
Она забирала в охапку все, у чего не кончился срок годности: пакетики с орехами, горбушку хлеба с корицей, парочку немного перезрелых бананов, гроздь винограда. И ей каким-то образом удалось добыть чистую тарелку, чтобы все в нее сложить. Из-за этой чрезвычайной ситуации нам пришлось отказаться от нашей диеты. Потом сестра потащила меня наверх, через ворота.
Я знала, как работает ее ум. Однажды, много лет назад, когда у нашей матери была компания, Руби вывела нас из окна на крышу, затем на ветку дерева, затем на шпалеру соседей, а потом на их крыльцо, где мы прятались до утра. А все потому, что, если ей не нравилось то, что происходило, она предпочитала не смотреть. Иногда она уходила даже до самой возможности того, что что-то произойдет: она выскальзывала из машины прямо перед поцелуем, предвкушая момент отказа еще до самого отказа. Если бы сейчас остались хоть сколько видимые участки дороги, мы бы уже неслись по Двадцать восьмому шоссе. Но в нынешней ситуации нам оставалось лишь ждать и надеяться на утро.
Когда мы поднялись наверх, Руби закрыла дверь своей спальни и повернулась ко мне. Что ж, пришло время для разговора. Сейчас мне придется все ей рассказать.
Но она перехватила инициативу.
– Они знают, что ты вернулась, Хло. Объясни мне, как они узнали? Ты ходила плавать, несмотря на мой запрет, да? Проскользнула туда тайком?
Я все отрицала. Едва коснуться воды не то же самое, что нырнуть в нее. Легкое прикосновение пальцем не могло стать причиной происходящего. Или могло?
Чем больше я отпиралась, тем сильнее становилось ощущение, что в доме кроме нас было что-то еще. Этот запах – им провоняла вся мебель, дерево сочилось им, капельки конденсата выступили на поверхности. Воздух в комнате стал прохладнее, слишком прохладным для лета, для суши. Мы словно очутились глубоко под водой вместе с тем, что осталось от Олив, от его характерного холода сжимались даже мои кости.
Я подумала о том, что она сказала. Они. Значит, Руби тоже ощущала их присутствие.
Я заставила себя задать этот вопрос:
– Думаешь, они пробрались в дом?
Ее лицо застыло, и я похолодела еще больше, отступила на шаг к огромной кровати со столбиками, а потом забралась на кровать, чтобы мои ноги не касались пола.
Стены смотрели на нас, зная, о ком мы говорили, но не звали их. Тени на краске превращались в мрачные лица, с глазами такими же большими и серьезными, как у моей сестры, только без ресниц и необходимости моргать. Пальцы на ногах сжимались и чернели, соски свисали до пола, как дополнительные пальцы. Свет от лампы стал тускнеть, зеленые тени душили друг друга за длинные шеи.